— Хух! — выдохнула Алиса, перелезая через подоконник. Мирон выставил руки, протестуя, но она все равно его обняла. Василий тоже лыбился — до тех пор, пока Мирон не протянул ему телефон с напечатанным текстом.
— Ча, — прочитав, озадаченно выдал он и показал Алисе. — Хух?
Алиса быстро набрала: «Мы должны умереть? Уверен?»
«Да, — напечатал Мирон. — Как только выйдем из этой комнаты. За дверью нас расстреляют, за окном — отрежут голову. Не пытайтесь говорить. Пишите».
«Это не прикол?»
Все это было в сценарии. Мирон закрыл глаза и вспомнил.
АЛИСА печатает: «Мы должны умереть? Уверен?» МИРОН печатает, что им нельзя выходить из комнаты: за дверью их расстреляют, за окном — отрежут голову. ВАСИЛИЙ печатает: «Это не прикол?»
Дальше он сидит у стены, как сейчас, и думает, а под дверь просовывают записку.
Алиса указала на нее жестом, подняла и развернула. Прочитав, изменилась в лице. Василий тоже пробежал глазами, настала очередь Мирона. «Если выйдет и умрет кто-то один, остальные вернутся домой. Выбирайте».
МИРОН и ВАСИЛИЙ тяжело молчат. АЛИСА мечется по комнате от окна к двери и обратно, ужас на ее лице постепенно сменяется угрюмым выражением решительности. АЛИСА замирает и кладет ладонь на ручку двери. МИРОН пытается ее оттащить. АЛИСА брыкается, ей удается вывернуться. ВАСИЛИЙ и АЛИСА толкаются у двери, каждый пытается выйти первым. АЛИСА открывает дверь. ВАСИЛИЙ и АЛИСА замирают в проеме. Звучит автоматная очередь. Тело АЛИСЫ переваливается через порог, сверху падает тело ВАСИЛИЯ, течет кровь. МИРОН видит за дверью вооруженных людей в черном. МИРОН падает.
Мирон лежал и смотрел на перевернутое окно, за которым темнел зрительный зал. Прямо сейчас там зажегся свет. Единственным зрителем была девушка с белыми волосами. Мирон видел, что она плачет. Он смотрел на нее, а она все не уходила и не уходила, — и тогда он устал смотреть и закрыл глаза.
Глава 2. Амелия делает мир лучше
В форточку тянуло жареным луком. Спиленные ветки так и не вывезли, хотя она напоминала дворнику вчера, позавчера и три дня назад. Раскаленный асфальт вызывал боль одним своим видом. Амелия не любила жару и выходить из дома в жару, но сегодня нужно было купить вина и ехать к Елизавете. Две недели договаривались и переносили: то у Амелии окулист и стоматолог, то у Елизаветы студенты — состыковать расписания не получалось.
Теперь Амелия сняла квартиру в пяти минутах на метро от Елизаветы. Она давно собиралась перебраться поближе, а тут это объявление с какой-то немыслимо низкой арендной платой. Как сбывшаяся мечта. Как чудо. Одно из немногих в ее жизни.
Амелия вздохнула, потушила в пепельнице сигарету и вышла в прихожую. Скрутила рыжие с сединой кудри в узел и спрятала их под платком. Написала Елизавете в телеграме: «Я вышла, буду через полчаса» — и действительно вышла.
Боже, что за пекло. Переносица под оправой очков мгновенно вспотела. Амелия сняла их и надела снова. Не заметить было невозможно: расплывался даже дом-яйцо через дорогу, а ведь всего месяц назад меняла линзы… Было минус восемь, а сейчас?.. Зачем вообще об этом волноваться — достаточно и того, что даже в удобных босоножках больно наступать на левую пятку, и это еще расходилась, с утра вообще волокла ногу, как раненый пес…
Амелия вышла за железную калитку с домофоном и снова посмотрела на дом-яйцо. В дела соседей она не лезла, но было понятно, что в дорогущих апартаментах живет всего один человек — почти подросток. Пару раз Амелия видела, как он выезжал с подземной стоянки на огромном автомобиле. Чей-то с рождения обласканный жизнью сынок? Что странно, по вечерам окна оставались темными. Амелия представляла себя в его возрасте и думала, что, если бы ей предложили тогда пожить в таком доме хотя бы неделю, дым из окон собирался бы в огромную тучу, а музыка гремела бы на всю Машкова… Но этот сидел тихо. Изредка в дом приходили гости — словно бы тайком: прохаживались туда-сюда, смотрели по сторонам, выжидали за углом, там, где в «яйцо» вела отдельная железная дверь с панелью домофона. Со своего этажа Амелия прекрасно их видела. Заподозрив неладное, даже смотрела на дом сквозь боль, но боли там не причиняли. Она бы заметила, ох, она была заметила.