Колдун с Неглинки

Пока ехал, избегал смотреть на остановки. Не взял даже чету пенсионеров, которые медленно брели по обочине с огромным рюкзаком, привязанным к багажнику велосипеда. Наконец свернул на Каширку, а потом — к Горкинскому кладбищу, но не доехал, остановился возле шлагбаума, за которым уходила в лес прокатанная колея. Дальше пешком. В который раз, совершая этот путь, Илья удивлялся, что Серафим поставил дом именно здесь — между коттеджными СНТ, складскими ангарами и частными автосервисами. В доме не было ни электричества, ни воды. И кажется, мало кто вообще знал о нем — может, разве что дачники, которые замечали дым из трубы над деревьями.

Как всегда, при его приближении залаяла собака и никто ее не окрикнул. Пес надрывался, брызжа слюной, пока Илья подходил к крыльцу. Дверь была не заперта. Он вошел, вытер ноги о циновку и перекрестился на перевернутую икону, как здесь было принято: снизу вверх и слева направо. Пахло сеном и деревом. Илья прошел туда, где печь: Серафим спал на скамье, его грязные пятки едва светились в темноте. Илья зачерпнул ковшом воды из ушата, плеснул себе на руки, влажными ладонями вытер шею. В тишине — только часы тикали — заиграл вальс «Минутка». Илья быстро сбросил вызов, но пятки уже потерлись одна о другую, скрипнула скамья, потянулось «О-о-о». Илья прилип к печи. Серафим сел и почесал ладонь. Он был молодым и грязным, всегда босой и всегда в одной и той же футболке. Косая челка закрывала правый глаз. Илья был уверен, что этого глаза у Серафима вообще нет.

— А, — сказал он при виде Ильи. — Подписку пришел отменять?

— Нет, — выдохнул он и вжался спиной в печь еще крепче. — Не отменять, но, может, получится пересмотреть условия?

— Наталья довольна?

— Она… — Илья уставился в пол. — Да.

— Катя настоящая? Умрец страдает?

— Страдает, все как договорились, вот только… — Илья пошарил взглядом в поисках поддержки и уперся в красный угол. Глубоко вдохнул, сначала попробовал без звука, а потом произнес: — Страдает не он один.

— А, — повторил Серафим. Он выглядел так, будто еще спал. — Ты хочешь все как есть, но чтобы не платить.

Илья ссутулился, печь жгла ему хребет.

— Я готов платить, но, может быть, иначе?..

— Хреначе! — ласково протянул Серафим. — Умреца кормить надо. Пока ты его кормишь, он пропитание имеет и от того пропитания живет, девка достает у него из-под губы os naviculare pedis[1] и отдает мамке, а мамка из седины своей вяжет мешочек и отдает проскуднику, чтобы он просвирки собрал и ведьме отдал, которая Катьку твою на Наталью наводит. Чего тут выкинешь?

— Не могу больше, — сказал Илья. — Не могу.

— Так и не моги.

— Мы все попадем за это в ад, — прошептал Илья глухо.

Серафим лыбился, как подросток.

— Мы и так уже в аду, сын мой.

* * *

— Видишь их?

— Нет, — сказал Мирон и снова высунулся в окно, чтобы получше рассмотреть обочину. — А ты?

Фура впереди притормозила, включила поворотник и начала перестраиваться в левый ряд. Только тогда Мирон заметил задние фары криво припаркованного «Эскалейда», а потом и микроавтобус, который стоял чуть дальше с распахнутыми дверями.

Как только Василий остановился, Мирон выскочил из «Рио» и побежал туда.

Этери неподвижно лежала на полу между сиденьями, уставившись в потолок. Ее лицо блестело от пота. Должно быть, точно так же выглядел он сам после того, как заглянул в умреца.

— А где второй, Паш? — спросил Ноа, держа Этери за запястье.

— В лес сбежал, — отозвался водитель. В салон потянуло куревом. — Толян с Юрой за ним пошли.

Ноа посмотрел на Мирона. Мирон не услышал, а скорее прочел по губам:

— Валяй, говори, чего хочешь.

Как назло, ничего подходящего в голову не приходило. Пальцы Ноа — на каждом по кольцу, а на некоторых по два — нетерпеливо барабанили по подголовнику.

— Вот это, — выбрал Мирон, и Ноа коснулся простого деревянного кольца с едва различимым орнаментом.

— Почувствовал или наугад?

Пожав плечами, Мирон надел кольцо.

— Была ноша моя — Ноа пришел, себе взял.

Улыбаясь, Ноа сцепил пальцы с безвольными пальцами Этери — и повалился рядом. Мирон застыл, решив, что это часть плана, однако Ноа, казалось, чувствовал себя еще хуже, чем Этери.

— Вези на Машкова, — тяжело произнес над головой Мирона голос Калерии. — Я позвоню Журе.

Мирон, которого никто не выгонял, занял место у прохода. Он крутил на пальце подаренное кольцо и смотрел то на лежащих шорников, то в окно. Пару раз оглянулся, чтобы убедиться, что «Рио» и «бэха» Калерии не отстают: они следовали за микроавтобусом, как привязанные.

Устав пялиться на дорогу, Мирон перебрался поближе к водителю Павлу. Если бы он не знал, что Толян и Юра ушли в лес, то решил бы, что за рулем один из них — настолько все трое были похожи.

— А что на Машкова?

— Дом-яйцо, — отозвался Павел. Мирон погуглил и действительно нашел на улице Машкова дом-яйцо. Полистал «Википедию», ничего значимого не вычитал и спросил снова:

— А там что?

— Это дом Ноа.

Мирон отыскал немногочисленные фотографии интерьера, сразу же пожалел об этом и отругал себя за зависть. Посмотрел на каменную шею Павла над белым воротничком рубашки.