Коко

И попали словно в чуланчик или стенной шкаф – комнатенку футов, наверное, восемь на десять. Пул потянулся к выключателю и щелкнул им, но свет не зажегся. Затем он увидел свисающий с потолка провод с пустым патроном. Заколоченное досками два на четыре дюйма окно выглядело как прямоугольная деревянная коробка. На какую-то секунду у Пула мелькнула безумная мысль о том, что вот сейчас мать Денглера захлопнет дверь, заперев их троих в этой клетушке без окон, – и тогда они действительно окажутся в детстве Денглера. Но Хельга Денглер застыла у открытой двери, опустив глаза, поджав губы, безучастная к тому, что они видели и что думали.

С тех пор как Денглер покинул комнату, в ней мало что изменилось. Узкая кровать, накрытая армейским одеялом. Детский столик у стены, рядом с ним – детский книжный шкаф с выстроившимися на полках немногочисленными книгами. Пул склонился над ними и удивленно хмыкнул. На верхней полке стояли «Бабар» и «Король Бабар» в красных переплетах, точно такие же, как те, что остались лежать в багажнике его машины. Мэгги подошла к нему и тихонько охнула, когда увидела книги.

– Читать мальчику мы не мешали, не подумайте о нас плохо, – сказала миссис Денглер.

На полках была представлена своеобразная диаграмма предпочтений Мэнни: от «Сказок братьев Гримм» и «Бабара» до Роберта Хайнлайна и Айзека Азимова. «Приключения Тома Сойера» и «Приключения Гекльберри Финна». Рядом с этими книгами пристроилась игрушечная машинка, где-то потерявшая два колеса, – ее краска почти вся облезла от частого использования. Книги о фоссилиях, птицах и змеях. Несколько религиозных трактатов и карманная Библия.

– Бывало, он проводил здесь день-деньской, когда мы позволяли, – рассказывала Хельга. – Ленивым он был. Или, скорее, стал бы таковым, если бы мы допустили это.

Комната-клетушка показалась Пулу невыносимо клаустрофобной. Ему вдруг захотелось обнять маленького мальчика, укрывшегося в этой конуре без окон, утешить его, сказать, что он вовсе не плохой, не ленивый, не обреченный.

– Мой сын тоже любил Бабара, – сказал он.

– Ничто не заменит Писания, – отчеканила Хельга. – Впрочем, нетрудно догадаться, откуда это все взялось, – в ответ на вопросительный взгляд Пула она сказала: – Его мать. Это она купила книжки про слонов. Хотя, скорее всего, стащила откуда-нибудь. Как будто ребенку под силу одолеть такую толстую книгу. Они лежали у нее там, в больнице, а когда она сбежала, оставила их с младенцем. Я тогда сказала: «Выбросьте их, это такая же грязь, нечисть, нечисть, как и все там, откуда пришла она сама», но Карл сказал: «Нет, пусть у мальчика останется хоть что-то от его родной матери».«Неродной матери! – сказала я. – Кислое вскорости испортит сладкое», но того хотел Карл, так мы и поступили. Карл знал, что похожие книжки пропали из ящика в церкви, в котором валялся всякий хлам, но то были другие экземпляры.

«А она вообще видит ли меня сейчас, – подумал Пул, – или у нее перед глазами только эти мраморные шарики, готовые дать трещины на раскаленной сковороде и затем быть склеенными в бесконечные повторения одного и того же узора?» Затем он понял: она не войдет в комнату. Ей очень хотелось бы войти и вытащить их оттуда, но ноги не несли тело внутрь, ноги отказывались переступить через порог.

– …все листал, смотрел и смотрел в эти книжки, мальчик-то. «Что ты там ищешь, ничего там не найдешь», – твердила я ему. – Неразумие одно. Слоны не придут тебе на помощь, говорила я. Это все вздор, мусор, который в конечном итоге оказывается в сточной канаве. Вот что я ему говорила. И он понимал, о чем я. О да, он знал.

– Пожалуй, нам пора уходить, – сказал Андерхилл.

Мэгги пробормотала что-то – Пул не расслышал, до него только сейчас дошло, что он все еще смотрит на Хельгу Денглер, стоявшую лицом к нему, но видевшую перед собой лишь то, что видела она одна.

– Он был всего лишь маленьким кукушонком, которого мы взяли к себе, – продолжила она, – принесли в наше гнездо. Мы были благочестивыми людьми, мы поделились с мальчиком тем, что имели, дали ему собственную комнату, хорошо кормили и заботились… А он обратил все в пепел. – Она отступила в сторону, давая гостям выйти из комнаты сына, а затем обвела их взглядом и сказала: – Он ведь тоже кончил дни свои в канаве, не так ли? Как и его мать, да? Карл всегда был слишком добр.

Они спустились по лестнице.

– Что ж, теперь ступайте, – проговорила она и прошаркала мимо них к входной двери.

Ледяной воздух гулял по коридору, пока они застегивали свои пальто. Когда Хельга улыбнулась, ее белые щеки сдвинулись, словно посыпанные мукой плиты.

– Мне бы хотелось поговорить с вами подольше, но я должна вернуться к работе. Поберегите себя, застегнитесь хорошенько, как следует.

Они вышли на свежий морозный воздух.

– Прощайте, – мягко проговорила она с порога, когда они начали спускаться с крыльца. – Прощайте-прощайте. Да. Прощайте.