Коко

Она принялась перелистывать страницы старого альбома, рассматривая их с восторженным и в то же время абстрагированным выражением на лице. Пул с интересом бы поглядел на все фотографии в этом альбоме. С того места, где он сидел, ему казалось, что он мельком видит костры и большие флаги, но на самом деле – лишь нечеткие фрагменты снимков.

– Вот, – сказала она. – Нашла. Смотрите. Мальчик, занятый мужской работой.

Она показала газетную вырезку, хранимую за прозрачным листом так же, как ее мебель хранилась под пластиковыми чехлами.

«„Милуоки Джорнал“, 20 сентября 1958 года», – гласила надпись чернилами в верхней части страницы. Под фотографией – напечатанная сопроводительная подпись: «Мальчик-мясник: восьмилетний Мэнни Денглер помогает в папином магазине на Маффин-стрит. Он самостоятельно разделывает оленью тушу! Это можно расценивать как настоящий рекорд».

А между двумя надписями, на полстраницы старого альбома, помещалась фотография маленького черноволосого мальчика, стоящего лицом к камере в окровавленном фартуке, настолько большом, что дважды обвивал его, завернув, как оболочка сосиску. В своей поднятой правой худенькой детской руке он держал огромный тесак. Фотограф попросил его подержать тесак, потому что инструмент слишком велик как для его руки, так и для предстоящей работы с тушей, аккуратно разложенной перед ним, – обезглавленного туловища оленя, с которого содрали шкуру и аккуратно разрезали на три части: плечи, длинная изящная грудина, изогнутые бока, широкие влажные бедра, напоминающие женские. У маленького мальчика было лицо Денглера, и на нем – пронзительное выражение, в котором смешивались тихонравная слащавость и неуверенность.

– Из него мог выйти прок, – сказала мать Денглера. – Вот доказательство. Самый маленький мальчик в штате Висконсин в одиночку разделывает оленя, – ее лицо на мгновение осветилось радостью, и Пул подумал, переживает ли она горе сейчас или просто вспоминает о своем горе. У него же было такое чувство, будто он глотал огонь.

– Позволь они остаться мальчику дома вместо того, чтобы забрать его в армию воевать там вместе с вами против… – леденящий взгляд на Мэгги. – Если бы не это, он мог бы сейчас работать в нашей лавке, а я могла бы иметь заслуженную старость. Вместо вот этого. Нищенского существования. Правительство украло у меня сына. Разве они не знали, чего ради мы взяли его к себе?

Сейчас она презирала их всех. Румянец окрасил ее лицо и в следующее мгновение исчез, словно оптическая иллюзия.

– После всего того, что они понарассказывали, – Хельга говорила по большей части для себя самой. – О, в этом-то вся прелесть! После того, что они сказали, стало ясно: это они убили его.

– Что же они сказали? – спросил Пул.

Он похолодел от взгляда, который она буквально метнула в него.

Пул встал и почувствовал, что у него дрожат колени. И огонь, что он проглотил, все еще обжигал ему горло.

Прежде чем Пул смог заговорить, Андерхилл попросил разрешения заглянуть в комнату мальчика.

Старая женщина поднялась на ноги.

– Они украли у меня сына, – повторила она, все еще недобро глядя на Мэгги. – Они оболгали нас.

– Армия лгала, когда призвала Мэнни? – спросил Пул.

Полный презрения и озарения, взгляд Хельги переполз на него.

– Не в одной лишь армии было дело, – сказала она.

– Комната Мэнни? – напомнил Андерхилл старой женщине, вокруг которой словно клубилось морозное искрящееся облако.

– Да, конечно, – сказала она, на самом деле улыбаясь. – Вам покажу. Никому другому не позволила бы. Ступайте за мной.

Она развернулась и, тяжело ступая, вышла из комнаты. Пул представил, как из центра своих паутин в уголки убегают пауки, как удирают в норы крысы, когда шаги хозяйки приближаются к ним.

– Мы, стало быть, идем наверх, – сообщила она и повела их в прихожую и к лестнице. Запах плесени и древесной гнили ощущался здесь гораздо сильнее. Скрипела каждая ступенька лестницы, а от головок гвоздей, крепивших линолеум к ступеням, расплывались неровные коричневые пятна ржавчины.

– У мальчика была своя комната, у него было все самое лучшее, – рассказывала она. – Совсем недалеко от нас, по коридору. Мы могли поселить его в подвале, а могли и на задах мясной лавки. Но ребенок должен жить рядом с родителями – там ему место. Уж это я точно знаю: рядом с родителями. Как говорят, яблочко от яблоньки. И Карл мог видеть мальчика в любое время. Каждого здорового ребенка надо не только наказывать, но и хвалить.

Скат крыши понижал потолок коридора, и Пулу с Андерхиллом пришлось пригибаться. В самом конце узкого коридора из единственного оконца, серого от пыли и водяных знаков потеков, открывался вид на телефонные линии, покрытые длинными снежными шапочками.

– А вот и комната Мэнни, – объявила Хельга и стала у двери, как экскурсовод в музее, когда они вошли.