Коко

– Не уверена… – она умолкла, как только ее муж ворвался в комнату – на этот раз с фотографией в старой серебряной рамке.

– Взгляните-ка на это, Мэгги, – он сунул ей фотографию.

Маргарет искоса взглянула на Пула, затем опустила глаза на свои колени.

– Пойду взгляну, как там ужин, – проговорила она, встала и, не поднимая глаз, обошла мужа, который все еще с ухмылкой глядел вниз на Мэгги и тяжело переводил дух после прогулки по лестнице.

Пул подошел поближе к Мэгги, чтобы взглянуть на фотографию. Старый студийный снимок запечатлел молодого человека в бейсбольной форме, позирующего с битой в руках. Восемнадцати- или девятнадцатилетний Джордж Спитальны был очень похож на своего сына: такая же узкая голова и вдовий мысок. Более мускулистый, чем Виктор, он смотрелся крепче сбитым и сильнее, и лицо молодого человека на снимке казалось таким же неприятным, как лицо Виктора, но совсем по-другому.

– Хорош, а? Вот таким был я в девятьсот тридцать восьмом году. Что вы об этом думаете?

Мэгги ничего не ответила, и Спитальны воспринял ее молчание как неспособность подобрать нужные слова.

– Не уверен, что сейчас я выгляжу как-то иначе, хотя минуло почти пятьдесят лет. В следующем году я уйду на пенсию, однако я еще в чертовски хорошей форме, – он на несколько мгновений повернул фотографию к Майклу, потом к Андерхиллу, а затем снова Мэгги. – Вот как должен выглядеть молодой человек. Верно я говорю? Ну, а когда я взглянул на своего ребенка – я имею в виду тот день, когда родился Вик и его вынесли показать мне, – я взглянул на этого кроху и испытал настоящий шок. Я тогда подумал: буду любить этого мальчика, любить до самой смерти, ведь так оно и должно быть, верно? Да только ничего я не почувствовал тогда, ей-богу. И все никак не мог уяснить для себя: как же дьявольски уродлив этот ребенок. В тот же момент я понял, что не быть ему таким, как я, он никогда не станет достойным своего отца. Можете назвать это ясновидением или как там, да только я оказался прав, так оно и вышло. Ни разу. Никогда. В старших классах у него появилась подружка, эта Дебби Мацик, и я тогда голову ломал: как ему удается удержать такую смазливую деваху. Признаюсь, всякий раз, когда она приходила к нам, мне думалось, что она здесь, скорее, чтобы поглазеть на меня, а не на него.

– Все готово! – прилетел откуда-то из глубины дома голос Маргарет.

Джордж Спитальны позволил Мэгги еще немного полюбоваться фотографией, затем поставил ее на телевизор и объявил:

– Вы, парни, ступайте на кухню и усаживайтесь, а мне надо отлучиться в мальчиковую комнату.

4

– И что же произошло, когда нам наконец показали фотографии? – спросил Тим, улыбаясь Мэгги на заднем сиденье, когда они возвращались на такси в отель.

Майкл тоже дожидался возможности задать этот вопрос.

После ужина – «Сдобрите сосиски кетчупом, Мэгги, здесь он у нас вместо соевого соуса» – миссис Спитальны наконец поднялась наверх и принесла спрятанные фотографии Виктора. Оба Спитальны поначалу сопротивлялись, отказываясь показывать их, но раз уж принесли, то Джордж принялся распоряжаться, объявив некоторые никуда не годными, другие просто смехотворными, третьи – слишком уродливыми, чтобы их показывать. В конце концов им показали три фотографии: на одной был растерянный мальчуган восьми-девяти лет на велосипеде; на второй – Виктор-подросток, прислонившийся к капоту старого черного «доджа», а на третьей – стандартный снимок из ежегодника по окончании курса подготовки новобранца.

Ни на одном из них человек на снимке не был похож на Виктора Спитальны, каким его помнили Пул и Андерхилл. Для них стало чем-то вроде потрясения то, что Виктор Спитальны когда-то выглядел таким же невинным, как этот юноша в футболке на военной фотографии. Прислонившись к машине и скрестив руки на груди, он выглядел угрюмым, но гордым, в кои-то веки уверенный в себе. В этой позе отразилась его долгая история поклонения Элвису. Но как ни странно, именно маленький мальчик на фотографиях больше всего походил на Виктора Спитальны, которого они знали по Вьетнаму.

– Что скажете – это был он? – спросил Майкл.

Мэгги кивнула – медленно-медленно.

– Скорее всего да. В квартире было очень темно, и лицо, которое запечатлела память, становится все более расплывчатым, но я почти уверена, что это был он. Кроме того, мужчина, которого я видела, сумасшедший, а мальчик на фотографиях выглядел вполне нормальным. Но знаете, будь я мальчиком, а моим отцом – этот жуткий тип, я бы тоже свихнулась. Он думал, что худшее в дезертирстве его сына – это рана, нанесенная его собственному эго.

– Телефоны записали? – спросил Андерхилл.