Когда взойдёт солнце

Всё пропало. Всё… Сашка не поймёт, а жить с виной она не сможет. Посмотрев вниз на тёмную воду реки, разбавленную серым туманом, поняла, что надо делать… Прыгнуть в воду не решилась и стала заходить потихоньку, дрожа всем телом и плача. Когда вода уже затекала в рот, кто-то схватил её сзади и зашипел:

– Ты куда полезла, гнида? Нет, ты живи, ты будь с ним, только помни, кто здесь хозяин, – он за волосы выволок её из воды и, протащив по траве, заставил сесть в машину. – Если хочешь, сделай это дома, около него, а не тут, дура.

Гришка кидал в лицо её белье, а она машинально одевалась, не переставая плакать.

Быстро довёз её до околицы:

– Скажи, что была у подруги. Если расскажешь всё, скорее всего, вам всем здесь не жить. Потому что здесь живу я, здесь всё моё!

Он уехал. Ира прошла мимо дома в баню. Здесь было тепло – наверное, Саша её подтапливал после работы. Она прилегла на бочок, сжавшись всем телом, как ребёнок, не знающий отчего больно, и тревожно заснула.

День просыпался.

***

Вчера Сашка объехал много леса и в нескольких местах наткнулся на незавершённые браконьерские вырубки. Поняв, что если даже Гришка что-то выплатит, то ущерб всё равно в десятки раз больше. А что это его рук дело, он не сомневался. Ну что ж, это война – нужно воевать.

Вечером он заехал за дочерью к матери, жены ещё не было. Дозвонился из конторы в больницу, где ему сказали, что она ушла ещё днём.

«Может, на радостях поехала к тёще поделиться счастьем?», – спокойно подумал он.

Забрав дочь, управился дома, вечером подтопил баньку. Помывшись и поужинав, почитав дочери сказку, и они уснули. А утром он нашёл жену в бане и, удивлённый, сел напротив на лавочку.

– Сашенька, не спрашивай ничего, дай мне время подумать, милый, – Ира закрывала платьем набитые колени, другой рукой пытаясь натянуть его на шею, – я тебе всё расскажу, только потом… – и плакала.

Сашка понял, что случилось страшное, но увидев состояние жены, вышел. Заправив машину, бросил в кабину ружьё, выехал. Ира, проводив взглядом мужа, встала, отвязала бельевую верёвку, продёрнула её через балку перед банным окном и, завязав узлом, сделала неуклюжую петлю.

«Может, что написать? – мысли лезли в голову, выжимая нескончаемые слёзы, – но нет, и так всё узнается…»

Она встала на лавку, обдирая нос натянула петлю и, уже собираясь от страха закрыть глаза, посмотрела вдруг в окно. Там, съёжившись от прохлады, стояла в распашонке голоногая её дочь. Стояла и, казалось, смотрела в её сердце, и в сердце того, кто уже жил в ней. Она опомнилась. И опять обдирая лицо, теперь уже снимая эту проклятую петлю, кинулась к дочери, схватив её, целовала и ревела в голос, прося у неё прощения за слабость и за чуть не случившееся горе.

– Мы будем жить, доченька, радоваться и любить друг друга, правильно ведь?

А дочка, всплакнув, уже смеялась…

***

Сашка остановился и вышел из машины. Всё правильно: пилят там, где не допилили вчера. Он вытащил ружье, переломил, вставил патроны с картечью и, положив его обратно, поехал на звук пил.

Браконьеры работали увлечённо и быстро, поэтому, когда он громко закричал, они даже испугались. Двое заглушили пилы и, улыбаясь, повернулись к нему, а третий, обрубавший ветки, заговорил с явным акцентом:

– Здрасствуй, начальник, сто случилось? – и начал, притворяясь, рассказывать Сашке, что они здесь делают, – мы пилят лес, чтобы хорошим людям зимой не мёрзнуть, потому что холодно, а пилям без документов, потому что нет ещё главного, а он, главный, привезёт бумаги и им кушать.

Сашка, устав слушать, оставив на всякий случай машину открытой, подошёл поближе и, стараясь быть спокойнее, заговорил:

– Вы сейчас сложите пилы, топоры и все свои манатки в кучу, потом спокойно идёте в деревню. Я всё это соберу, и в деревне, вызвав милицию, пишем на вас протокол о незаконной вырубке леса, – Сашка, увлёкшись разговором, отошёл от машины на несколько шагов, контролируя браконьеров.

– Никуда они не поедут, – вдруг раздался уверенный голос.

Лесник повернулся и растерялся. Жердов подъехал на своей легковой машине неслышно, взял Сашкино ружьё и теперь стоял, уверенно расставив ноги, с двустволкой на плече, довольный эффектом.

– Ты понял меня, Сашенька? Если нет, слушай. Мои вассалы сейчас допилят лес, затем сгрузят его и увезут, ты в это время выпиши мне на тысячу рублей дров, только не ставь на этой бумажке число. А я заплачу за эту бумажку, мало того, дам тебе сверху ещё две тысячи, ты спокойно уедешь домой и будешь жить-поживать со своей красивой и нежной женой, – Гришка оскалился в усмешке.

– Что ты сказал про мою жену? – Сашка закипел. – Что тебе надо от моей жены, гад? Она здесь ни при чём, – и он пошёл на браконьера, забыв про всё.

– Что мне было нужно, я взял, – Жердов засмеялся гадким смехом и опустил ружье на уровень груди Сашки, – а вот ты прижми задницу, пока цел, слышишь, Крутой Уокер, борец за справедливость. Шибко не волнуйся, я чистый, да к тому же она была не против, – и он, обращаясь к узбекам, крикнул, – так же, вассалы?

Те дружно засмеялись и затакали.

Сашку захлестнула ненависть, и он прыгнул на Гришку.