Когда взойдёт солнце

– Ох и страшно мне, сын, ох и страшно… Сердце холодеет, как льдом. Ведь и что на земле творится, и люди, как звери, оскалились… Не брось его, обещай?

Егор, погладив его по руке и сам еле сдерживая слёзы, обещал. Отец, слабея, вдруг зевнул и уже, не открывая глаз, шептал:

– Пускай у вас на глазах живёт. А меня тута определи. Здесь теперь земля моя, первый я тут из Верстовых лягу, а значит, и ваша… Родина теперь… Понял? Ну, ступай с Богом!

В ночь отец их умер, не закричав от боли, чтобы никому не мешать спать…

***

Похороны – это почти единственный предлог, на который ещё откликается родня и знакомые. К покойному идут, скорее всего, чтобы удостовериться в его смерти. Ведь это он, тот самый, который как-то его обидел, не додал или даже обманул! Или, наоборот, тот, который помог, выручил, подставил плечо. Но идут и те, кого обидел покойный, и те, кому помог. А собраться в скорбный час родне – Бог велел.

Гришка, отвыкший от отца и не думающий о родных в городе, увидев его на лавке, чистого, со сложенными на груди руками, в сером добротном костюме, вдруг, не сдержавшись, заплакал. Люди, стоявшие вокруг, замолчали, ожидая слов скорби сына по отцу. И действительно, Гришка слёзно и коротко поплакав, положа руку на руки отца, даже для себя неожиданно сказал:

– Как же так, батя, а? Ведь совсем здоровый был… – и замолчал растерянно.

Вокруг зашелестели елейно, почти шёпотом, сразу враз и об одном: «Да, здоровье! Сегодня ещё держишь его, завтра – раз, и не знаешь, чё случилось… А уже и внутрях тянет, и в глазах ночь, и в ушах звон… Оно, правда, все под Богом… он располагает и всем владеет…»

Многие закрестились, дожёвывая губами совсем тихо: «Хосподи, прости… Царица небесная, прости и отведи. Хосподи, прости…»