Когда-то был человеком

Программа по тогдашним условиям была впечатляющей: 80 театральных коллективов, рок-групп и ансамблей песни, не считая сольных номеров, выступали в течение трех дней в традиционном рабочем красном квартале Ганновера – Линдене, где на рынке была устроена импровизированная сцена. Параллельно проходили выступления в театральных залах и в районах новостроек на окраине города – в этих гетто, заселенных преимущественно рабочим людом. Джаз, небольшая выставка по искусству и разъездная капелла дудочников завершали это мероприятие. Позднее мы с гордостью читали в газете о том, что «первый рабочий фестиваль "Красного кружка" представляет собой важнейшее культурное событие года в северной части ФРГ».

Финансировалось все это исключительно за счет средств, получаемых от продажи памятных значков, программ фестиваля, напитков и сосисок – любой товар за марку. И хотя никто из приезжих артистов не уехал домой без гонорара (мы не хотели, чтобы все строилось исключительно на чувстве солидарности, мы собирались разработать модель самофинансирования, наше предприятие хотя и не принесло выручки, но и в убытке мы тоже не остались. Разумеется, все это было бы невозможно без мощной поддержки твердого ядра сторонников «Красного кружка». Мы исходили из того, что, если каждый из ожидавшихся 8 тысяч посетителей купит хотя бы один значок, одну программку, кружку пива или сосиску, мы сумеем оправдать расходы. В действительности к нам прибыло 15 тысяч посетителей.

Кое-кто приехал издалека. К сожалению, в их числе оказались не только те, кто проявлял интерес к культуре рабочего класса. Свои отряды погромщиков направили и неонацисты. Вырядившись в маскировочные костюмы, тяжелые сапоги, на воротниках – эмблемы СС (у одного на голове была даже настоящая фуражка штурмовика из СА), вооруженные дубинками или ножами, с овчарками на коротком поводке, они слонялись по площадке Линдена, задирали прохожих, горланили нацистские песни, пытались спровоцировать драки.

Наши охранники образовали цепочки и с поражающим самообладанием и дисциплиной удерживали нацистов, повернувшись к ним широкими спинами. Ведь для буржуазных газет самым лучшим подарком была бы возможность выйти наутро с заголовком «Рабочий фестиваль: потасовки между экстремистами».

В отличие от встреч нацистов наше мероприятие «охранял» один-единственный полицейский. Свою задачу он понимал весьма своеобразно. Когда главарь нацистского сброда (позднее я опознал его на одной из фотографий, опубликованных в журнале «Штерн»: во время праздника солнцестояния он демонстративно тянул руку в нацистском приветствии) на второй день фестиваля особенно грубо приставал к двум молодым девушкам, я потребовал от представителя полиции записать данные этого погромщика. Съемочный коллектив телевидения «НДР» перед этим зафиксировал на пленку происшедшее и теперь, не выключив камеры, присоединился к нашей маленькой группе. Мы стояли кружком: полицейский, телевизионщики, нацистский главарь (его сообщники сгрудились неподалеку), и я.

«Н-да, – сказал полицейский, пожилой мужчина, – вы, значит, хотите иметь паспортные данные этого господина».

«Да, мы хотим подать заявление о возбуждении уголовного дела».

Полицейский на некоторое время погрузился в раздумье, а потом неожиданно заорал на меня: «Тогда предъявите для начала ваши документы!» Удивленный, я протянул ему свое удостоверение. Он старательно переписал данные в свою книжечку. Закончив, он спросил меня служебным тоном: «Господин Киттнер, вы – ответственный за это мероприятие?» Я подтвердил с чистой совестью.

«Пожалуйста, предъявите разрешение на его проведение». Это было уже чересчур. Он точно знал, что фестиваль разрешен – его и делегировали сюда для охраны. Документы находились дома, на моем письменном столе, о чем я и сообщил полицейскому.

«Тогда нужно подумать, стоит ли вам разрешить продолжать ваши цирковые номера».

Теперь я обозлился: «Еще раз обращаюсь к вам совершенно официально – установите личность этого господина. Он неоднократно наносил посетителям оскорбление действием».

«Нечего вам тут обращаться. Решения здесь принимаю я». – И он углубился в свою записную книжку, продолжая в ней что-то корябать.

Нацистский вожак обернулся к своей компании: «Ребята! Нам нечего бояться, полиция за нас».

Со стороны стража порядка и закона не последовало никаких возражений.

Обнаглев после этого еще больше, нацист стал открыто угрожать мне: «Ну, Киттнер, красная свинья, погоди, когда-нибудь ты пойдешь домой поздно вечером. Мы знаем, где ты живешь – на Аллеештрассе. Мы тебя прикончим, как это делали древние германцы. Крышка тебе будет: забьем до смерти».

Возмущенный, я обратился к полицейскому: «Ну, теперь-то уж, надеюсь, вы запишете его данные. Вы же сами слушали его угрозы, это уже само по себе наказуемо».

Полицейский на секунду оторвался от своей записной книжки: «Я не слышал, чтобы кто-то кого-то собирался забить до смерти».

Правильно, я эти слова не произносил, это сделал тот, кого полицейский не желал слышать.