Когда шатается трон

— Это нарочно слухи распускают, чтобы бойцам страшнее было. Нормальные мужики, окопники, которым по уставу дезертиров ловить и в строй возвращать. А коли не по уставу, то сильно им не хочется с немцами на кулачках сходится, вот они и ловят, и вразумляют беглецов, оборону усиливая. Ну, а худо будет — вместе в окоп сядем, они медальки выслуживать, вы — прощение… Всё. Ступай. Но, на всякий случай, знай: у нас, конечно, вольница, иначе нельзя, но если что, если слабину дашь, я тебя лично пристрелю или кто-нибудь из бойцов, можешь даже не сомневаться. У нас бегать не принято, никто за тебя на пулемёты не полезет, в этом мы все равны. И в ранение, когда ты на ногах и стрелять можешь, я не поверю. Если от меня уйдёшь, то тебя наш приятель капитан в тылу подловит и под трибунал второй раз отдаст. А это уже не штрафбат, это пуля в затылок. Понял?..

Кивнул Кавторанг. Что тут не понять: всё как на «пятачке». Не всё по уставу, но всё по закону военного времени.

Вечером в блиндаже Кавторанг знакомился с личным составом.

— Гляжу, тельник у тебя… Морячок?

— Морская пехота.

— Понятно. Бескозырку набекрень, ленточку в зубы, и айда месить, маму с папой поминая… Знакомое дело. Я тоже из морских. — Боец выпростал из-под гимнастёрки тельняшку. — Был морская душа, теперь портяночник. За что в штрафбат?

— На пятачке пару дезертиров расстрелял.

— А я за водку.

— Как это?

— А вот так… В тылу крыска одна завелась: интендант, тётю его во все места, сто граммов боевых водичкой разбавлять догадался. Падла! Мы, конечно, недостачу градусов учуяли и следствие учинили, так что он все зубки в ведро сложил. Только чёрт меня дёрнул ему же его водку до ватерлинии залить, во все клюзы.

— Как это?

— Вот так. Перевернули, маковкой к земле-матушке припечатали, ножками к небу развернули и пол-литра влили по самое не хочу. Чтобы, гнида, напился на всю жизнь.

— И что?

— Полилось фонтанами через все пробоины, как после торпедной атаки. Еле в госпитале откачали. Ну, мне и впаяли по полной за издевательство над вышестоящим командиром. А за что? Я, можно сказать, человека от пагубной привычки спас, он теперь до конца жизни нос от водки воротить будет. И не только нос…

Ржут бойцы, хоть сто раз этот рассказ слышали.

— Ладно, располагайся. Чего надо будет, завтра по списку получишь. У нас с этим без проволочек…

Только назавтра получить ничего не удалось, потому что на рассвете немец в атаку пошёл, припечатав артиллерией так, что не вздохнуть.

— Полундра, мать вашу!

Разбежались штрафники, командовать ими не надо. Всяк своё место и свой манёвр разумеет. Кого-то в окопе накрыло, оторвало ноги-руки, и выслужил он прощение у Родины своей. Кого-то упокоило навек.

— Кавторанг, душа твоя полосатая, держи автомат и дуй на правый фланг… Бегом, бегом!

А дальше бой. Где низ, где верх, где мама родная — не разобрать. Стихла артиллерия, ушли взрывы в тыл, значит, сейчас пожалует пехота немецкая.

У комбата гимнастёрка в крови, рука висит плетью.

— Без команды не стрелять!

Но штрафникам и так всё понятно, не новобранцы, в белый свет, как в копеечку, палить не станут.

— Разобрать цели. Пулемёты на бруствер.

Идут немцы перебежками, периодически залегая. Но нет выстрелов навстречу. Они смелеют, иные в рост встают, может, и нет там, в окопах, никого, может, вымели всех иванов артиллерией?

Метров четыреста осталось…

Спокойны штрафники, сосредоточенны. Здесь сплошь офицеры, не один месяц на передке, всякое видели, понимают, что теперь бояться поздно, теперь драться нужно. Твёрдо замерли пальцы на спусковых крючках, под правую руку гранаты разложены. Кто-то под каску бескозырку поддел и ленточку в зубах зажал. Или крестик из-под рубахи тянет… Когда смерть в глаза заглядывает, любой маму и бога поминает.

Кавторанг в окопе примостился, землю отгребает, обзор расчищая. Автомат в сторону отложил, винтовку перехватил, немецких офицеров в наступающей цепи высматривая. Из автомата что горохом по воробьям палить, а если — в цель, и руки откуда надо растут, то в самый раз трёхлинейка будет.

Вот этот, справа, по повадкам, по командам, которые отдаёт, по оглядкам вокруг, по жестам — ротный. Ему та пуля. Выбить офицеров — первейшая задача, солдаты без командиров на рожон не полезут, оно им надо? Залягут по воронкам отдыхать. Взять офицера на мушку, повести… Первый выстрел самый результативный, промахнёшься — он после зайчиком между камушков скакать будет, хрен его выцепишь.

Не крик, шепоток по окопам:

— Приготовиться…

Идут немцы редкими цепями, чтобы разом под пулемётные очереди не угодить. Вояки… За просто так жизни свои класть не желают.

— Огонь!

Плавно потянуть спусковой крючок. Выстрел!..

Немец словно на стену с ходу наткнулся, отшатнулся назад, упал ничком, ножками о землю стучит. К нему солдаты бросились, значит, верно, командир, хотя и без знаков различия. Теперь винтовку побоку и по площадям палить.