Когда шатается трон

— Объявляю приказ. У каждого десятого бойца будет взят под стражу и отправлен в лагерь отец, либо кто-то из братьев, либо за неимением таковых, сёстры или мать…

Лучше бы каждого десятого расстреляли, чем вот так…

Так ведь и без этого не обойдётся.

— Кроме того, из их числа двое будут подвергнуты высшей мере наказания. Кто именно — определит жребий. Так что пускайте, мужики, шапку по кругу.

С ненавистью смотрят бойцы на отступников, из-за которых их близкие пострадают, горюшко через край хлебнут, а кто-то и сам теперь жизни лишится.

— Кто готов привести приговор в исполнение — шаг вперёд!

Стоит строй, не шелохнувшись. В своих ведь стрелять придётся, с ними из одного котла хлебали, на койках рядом спали. Да и в чём их вина, не к врагу же они перебежали. Сталин, вон, после войны всех дезертиров помиловал и даже полицаев, на которых крови не было. А тут…

— Повторяю! Добровольцы, шаг вперёд!

Но никто, ни один, с места не сдвинулись.

Смотрит на них Пётр Семёнович, понимает, что хотя это и не открытый бунт, но тихий саботаж, который следует в зачатке подавить, пока он в открытое противостояние не перерос. Дашь сегодня слабину — завтра они солдатские комитеты начнут выбирать, командиров на штыки поднимать и по домам разбегаться. Не может армия без дисциплины, не могут они в их положении казацкую вольницу допустить. Подозвал командиров.

— Нужны какие-то разъяснения или всем всё ясно? Кавторанг?

— Как божий день. Если теперь над ними верх не взять, они на шею сядут и ножки свесят. Проходили, знаем. Молчаливое неповиновение командиру — тот же бунт.

— Тогда действуй, Кавторанг, у тебя авторитет и глотка лужёная. Не справишься — в их строй встанешь. Как на фронте.

Всё так. Командирский хлеб на войне тоже не без горчинки: пригонят тебе роту новобранцев, которых только что от титьки мамкиной военком оторвал, и прикажут высотку брать. Погонишь их матом, пинками и прикладами на пулемёты, а они на первой колючке сопли и кишки гирляндами развесят и в воронках, маму вспоминая, в комочки свернутся. Может, треть только живыми в окопы вернётся. И вроде нет твоей вины: первый бой, тут кто угодно в штаны наложит, но только кого это волнует. Был приказ, который не выполнен — иди-ка сюда, командир! Оружие на стол, погоны с плеч долой, и топай под военно-полевой суд, а после к стенке или в штрафбат. Потому что не справился, не смог, не взял высотку, с которой теперь фриц мины кидает и пулемётами стрижёт, уже других, новых бойцов, с грязью мешая. И вина в этом твоя!

Встал Кавторанг, ножки расставил, кулаки как гири висят, глаза кровью налиты. Чисто бычок.

— Значица так, бойцы, шуры-муры разводить с вами мне некогда, я вам не мамка — слюни с губ слизывать не стану и попки подтирать тоже. Если это бунт, то подходи по одному ответку держать. — Кавторанг поднял пудовый кулачище, которым запросто с одного удара консервы в лепёшку мял. — Ну, кто готов в открытую?

Молчат бойцы.

— Чего сопли жуёте? Нет героев лоб в лоб сойтись? Или вы языки друг дружке в жопу засунули? Герои, маму вашу за узду… Разнежились на простынях крахмальных, забыли службу. Дисциплина — основа армии…

— Мы не армия…

— Кто сказал? Иди сюда, чего за спинами прячешься?

Вышел боец.

— Повтори, что произнёс.

— Мы не армия, мы вообще непонятно кто и зачем.

— Не армия, говоришь? А кто, банда урок недорезанных? Ну, тогда давай как в банде, по их правилам.

И Кавторанг, слова больше не говоря, пнул бойца, не жалеючи, мыском ботинка между ног, и когда тот от боли и неожиданности согнулся, ударил снизу в скулу так, что тот как мячик метра на два отлетел, затылком в асфальт впечатался. Подскочил, насел сверху, глаза растопыренными пальцами надавил.

— Хотел, как блатные, не скули! У урок свой устав, можно и так.

Боец задёргался, замычал.

Командиры с испугу потянули из карманов оружие. Никто от Кавторанга такой прыти не ожидал.

— Ну что, как урки или как в армии?

— В армии, — прохрипел боец.

Кавторанг разжал пальцы.

— Тогда поднялся, оправился, утёрся и встал в строй. Еще у кого-нибудь вопросы имеются?

Ну какие тут вопросы, когда всё так наглядно и доходчиво.

— Равняйсь!.. Смирно!.. — рявкнул Кавторанг.

Строй подтянулся. Это важно, ломать личный состав через самые простые в исполнении команды. И не перегибать.

— В общем так, мужики, — уже вполне миролюбиво сказал Кавторанг. — Кто хочет как на зоне, тот пусть идёт вон туда, к ворам. Им шестёрки не помешают. После мы и вас, и их перекуём. А кто желает по уставу — милости прошу ко мне. Сахарной жизни не обещаю, но в петушарню никого загонять не буду. Честно служить станем, честно умирать. Середины не будет. В одной лодке мы плывём, и либо выгребем, либо все потонем, это я вам уже как моряк говорю. Такая наша судьба… А теперь слушай мою команду! Земляки или друзья предателей, два шага вперёд! Вы с ними хороводы водили, вам и приговор в исполнение приводить. При неподчинении новый расчёт на каждого десятого.

Из строя вытолкнули несколько бойцов.

— От вас тоже человечек, — обернулся Кавторанг к ворам. — Вам душу из человека вынимать не впервой.