Когда правит страсть

Потребовалось не так уж много времени, чтобы она начала задыхаться от яростных попыток освободиться, которые ничего не давали, убеждая Алану, что она всего лишь оттягивает неизбежное. Она ни разу не взглянула на него: была слишком сосредоточена на усилиях оторвать его руку от себя. Но ей и не хотелось увидеть на его лице решимость довести дело до конца, потому что она все еще надеялась, что капитан остановится до того, как она окажется совершенно голой.

Когда все застежки ее платья наконец были расстегнуты, она направила все оставшиеся силы на то, чтобы удерживать края лифа вместе, что подзадорило его еще больше:

– Знаешь, мы могли бы сделать это на кровати.

Она негодующе вскрикнула.

– Нет? – удивился капитан. – Жаль!

Только тогда девушка взглянула на него, и у нее перехватило дыхание. В его глазах не было лукавства, в них полыхало пламя, от которого ее коже стало жарко. Он хотел ее! Сознание этого вызвало дрожь возбуждения, пробежавшую по телу Аланы. Ей следовало собрать всю волю, чтобы отстаивать свою честь, но вместо этого она просто стояла, не делая ничего!

Рукава соскользнули с ее плеч. Несколько движений его пальцев ослабили ее нижнюю юбку. Внезапно и платье Аланы, и кружева упали к ее ногам.

– Ты так прекрасна, – воскликнул капитан восхищенно, медленно скользя взглядом по ее телу. Но тут же нахмурился и добавил уже совсем другим тоном: – Те люди сделали правильный выбор, когда решили подослать именно тебя. Они нарочно выбрали такую красавицу? Рассчитывали, что ты обольстишь меня и заставишь пренебречь долгом?

Она?! Да ведь это он пытался ее обольстить!

Но его, похоже, охватил новый приступ гнева от высказанной им же догадки. Он поднял ее над полом, чтобы отпихнуть ногой ворох одежды. Потом схватил единственный стул, поставил посреди камеры и силой усадил Алану.

Оставшись в одной сорочке, панталонах, чулках и ботинках, она впервые в жизни испытала невыносимое унижение. Это чувство вернуло ей прежнюю злость. Капитан, стоящий перед ней и созерцающий дело рук своих, еще сильнее распалял Алану.

– Как зовут твоего опекуна? – спросил он.

Она плотнее сжала губы, молча глядя на него. Неужели он действительно воображает, что она станет отвечать на вопросы после всего случившегося? Алана была слишком зла, чтобы бояться. Его варварское обращение с ней только укрепило ее нелюбовь к стране, в которой она оказалась.

Но ее молчание заставило его нагнуться, приблизив свое лицо к ее лицу, и произнести обманчиво мягким голосом:

– Не заблуждайся насчет того, что здесь происходит, девочка. Отныне ты узница и тебе придется отвечать на мои вопросы. Я уже жалею, что оставил на тебе это. – Он небрежно потрепал тесемки ее сорочки. – Это можно исправить.

Алана задыхалась от возмущения. О боже, он так и сделает! Страх, который она пыталась задушить злостью, охватил ее с новой силой.

Капитан отступил, чтобы видеть ее лучше. Его синие глаза оценивали ее, готовые уловить легчайшее изменение в выражении ее лица. От пылающей чувственности и следа не осталось. Во многих странах пытки по-прежнему оставались самым действенным способом добиваться признания от заключенных, а эта страна не была просвещенной. Интересно, а самозванок тоже пытали? Нет, ее отец, конечно же, не допустил бы такого… если бы ему сообщили.

Алана резко спросила:

– Вы собираетесь известить отца о моем появлении? Когда же?

Бекер не ответил, давая понять в очередной раз, что в этой камере только он задает вопросы. Однако он обошел ее и встал у нее за спиной. По идее, это должно было доставить ей некоторое облегчение, поскольку она избавилась от его сверлящего взгляда, но она лишь занервничала еще сильнее. И тут же ощутила, как его пальцы распускают ее растрепавшуюся прическу.

– Что вы… – Она подняла руку, стараясь отвести его ладонь от своей головы. – Прекратите! Не существует оружия настолько маленького, чтобы его можно было спрятать в волосах.

Он поднес к ее глазам длинную острую шпильку, которую держал двумя пальцами.

– Нет?

Она не вскипела, а просто настаивала на своем:

– Я не считаю это оружием!

Но она даже не попыталась помешать ему вынуть остальные шпильки. Наоборот, обрадовалась, когда длинные волосы упали на плечи и грудь, потому что рубашка была такой тонкой, что почти светилась. Но, закончив, он не убрал своих рук. Его пальцы гладили ее голову как-то слишком уж чувственно. По затылку Аланы пробежал озноб, не имеющий никакого отношения к холодному воздуху камеры.

И тут у нее невольно вырвалось: