Когда опускается ночь

— Я не стану спрашивать, о чем он с тобой говорил, — продолжил священник, — поскольку тебе, вероятно, будет трудно отвечать. Более того, у меня есть достоверные сведения, что твоя юность и красота произвели на него сильное впечатление. Поэтому опущу любые упоминания о словах, с которыми он, должно быть, обратился к тебе, и сразу перейду к тому, что должен сообщить тебе сам. Нанина, дитя мое, собери все свое мужество и пообещай мне, прежде чем мы сегодня расстанемся, что больше никогда не увидишься с синьором Фабио.

Нанина внезапно вскинулась и направила на священника взгляд, полный ужаса и изумления:

— Никогда?

— Ты еще совсем молода и совсем неопытна, — продолжал отец Рокко, — но, несомненно, и сама уже задумывалась, насколько вы с синьором Фабио разные. Несомненно, ты часто напоминала себе, что ты находишься в самом низу, среди бедняков, а он — на высшей ступени, среди самых богатых и родовитых.

Нанина уронила руки на колени священнику. Опустила на них голову и горько разрыдалась.

— Ты ведь наверняка задумывалась об этом, — повторил патер Рокко.

— Ох, как часто, как часто я об этом думала! — проговорила девушка. — Это не дает мне покоя, и я давно уже плачу украдкой ночами напролет. Он заметил сегодня, что вид у меня бледный и нездоровый и я не в духе, а я сказала — из-за этих мыслей!

— А что он тебе на это ответил?

Молчание. Патер Рокко опустил глаза. Нанина вскинула голову с его коленей и снова хотела отвернуться. Он остановил ее, взяв за руку.

— Ну же, не скрывай от меня ничего, — попросил он. — Расскажи все, что должна была бы рассказать отцу и другу. Что он ответил тебе, дитя мое, когда ты напомнила ему о разнице между вами?

— Он сказал, я рождена быть знатной дамой, — пролепетала девушка, все так же стараясь спрятать лицо, — и если я наберусь терпения и буду много учиться, то смогу ею стать. Он сказал, что, если бы ему пришлось выбирать между всеми благородными дамами Пизы и одной-единственной крошкой Наниной, он протянул бы мне руку и сказал бы им: «Она станет моей женой». Он сказал: любовь не знает различий в положениях, и если он знатен и богат, это лишь дает ему больше возможностей поступать по своему разумению. Он был так добр со мной, я думала, сердце у меня разорвется, когда он говорил со мной, и моей сестре он до того понравился, что она забралась к нему на колени и поцеловала его. Даже наш пес, который рычит на всех незнакомцев, и тот подобрался к нему поближе и лизал ему руку. Ох, патер Рокко, патер Рокко! — Снова хлынули слезы, и прелестная головка снова обессиленно упала на колени священнику.

Патер Рокко улыбнулся про себя и подождал несколько мгновений, пока Нанина немного успокоится, а затем продолжил:

— Предположим, просто предположим, что синьор Фабио и в самом деле говорил все это всерьез…

Нанина вскинулась и впервые с тех пор, как священник вошел в комнату, смело возразила ему.

— Предположим?! — вскричала она, щеки у нее запылали, темно-голубые глаза внезапно засверкали сквозь слезы. — Предположим?! Патер Рокко, Фабио ни за что на свете не обманет меня. Я скорее умру здесь, у ваших ног, чем усомнюсь хоть в одном его слове!

Священник жестом велел ей вернуться на скамеечку.

«Я и не думал, что у этого ребенка столько силы духа», — подумал он.

— Я скорее умру! — повторила Нанина, и голос у нее снова начал срываться. — Скорее умру, чем усомнюсь в нем.

— Я не предлагаю тебе сомневаться в нем, — мягко возразил патер Рокко. — Я и сам верю в него не меньше твоего. Дитя мое, предположим, ты и правда наберешься терпения и выучишься всему, о чем сейчас и не подозреваешь и что должна знать благородная дама, — а это много. Предположим, синьор Фабио и в самом деле нарушит все законы, которым подчиняются люди его высокого положения, и открыто возьмет тебя в жены. Ты будешь счастлива, Нанина; но будет ли счастлив он? Да, у него нет ни отца, ни матери, которые могли бы что-то ему запретить, но у него есть друзья — много друзей и наперсников из тех, кто ровня ему, и все они — люди гордые и жестокие, не подозревающие о твоих достоинствах и добродетелях; и вот они, узнав о твоем скромном происхождении, будут смотреть с презрением и на тебя, дитя мое, и на твоего мужа. Фабио не обладает твоим терпением и стойкостью. Подумай только, до чего горько будет ему выносить все это презрение, видеть, как гордые женщины сторонятся тебя, а кичливые мужчины жалеют или поучают. Однако ему придется вынести все это и многое другое — либо покинуть мир, где он живет с детства, мир, для которого он был рожден. Ты любишь его, я знаю…

Нанина снова разрыдалась.

— О, как же я люблю его, как же люблю! — выговорила она.