Скажи это кто угодно другой, Мэдди бы его первая засмеяла – ведь стыдно же так бахвалиться, ну право же. Но Мирею самодовольство идёт, причём удивительно – ему, а ещё, пожалуй, Эллису, особенно когда у него глаза горят в предвкушении, что вот-вот начнётся интересное дело…
Ноги подкашиваются.
– Эллис, – шмыгает она носом. – Мы с Эллисом поссорились, и правильно, зачем я ему такая, нелепая, нужна… И как теперь мириться?
– Но, но, – вздыхает Мирей и садится рядом, поглаживая её по голове. – Мог бы я, конечно, сказать, что возлюбленный ваш – идиот, и что о примирении следует думать ему, а не вам, но когда это страдающее сердце можно было утешить словами? Словами… Мадемуазель Рич, а что вы думаете о подарке?
От удивления Мадлен вскидывает голову – и, конечно, наподдаёт ему по челюсти.
– О подарке?
– Уи, – жалобно подтверждает Мирей и потирает подбородок. Но смотрит при этом с хитрецой, будто знает больше, чем говорит. – Этот ваш Эллис ведь обрадовался шарфу, который вы ему преподнесли, верно? И до сих пор его носит? Значит, решено – мы найдём ему новый подарок, и да свершится примирение! Когда, говорите, у вас выходной?
Идея ужасно глупая, и Мэдди отказывается наотрез, но ранним утром в воскресенье уже поджидает с чёрного хода в «Старое гнездо», прижимая к груди ридикюль – чересчур громоздкий для леди, ну и пусть, зато в него помещаются не только невеликие сбережения и надушенный платок, но кусок кекса в плотной бумаге, маленький гребень, иголка с ниткой и увесистый нож с деревянной ручкой, «Галантный Джентльмен», как его называет мистер Белкрафт. Ибо как честной девушке при деньгах бродить по городу без джентльмена? Не полагаться же на этого…
«Этот», к слову, как раз спрыгивает с подножки кэба – чистенький, пёстрый, как сойка, и сияющий, спасибо хоть, что не в белом от макушки до пяток.
– Мадемуазель, какое прекрасное утро! – улыбается он издали, да так, что аж глаза слепит. – Кстати, я могу звать вас просто Мадлен? А вы меня – Рене! И давайте поспешим, ибо выбор подарка – дело нелёгкое, – добавляет он быстро, не давая ей ни ответить, ни опомниться. – Придумали что-нибудь? Нет? Ну, я так и думал! Подарок номер три в списке тех, от которых невозможно отказаться – карманные часы с боем!
От невероятной, просто несусветной глупости этого предположения Мэдди просто столбом застывает.
– С чем?..
– С боем, с боем! – горячо откликается Мирей, хватает её за руку и тащит за собой, не слушая возражений. – Бом, бом, бом!
В лицо дует ветер, солнце яркое, птицы щебечут, и Мэдди чувствует себя игрушкой на верёвочке, воздушным шаром – чем-то очень лёгким и разноцветным. Они бегут по отсыревшей мостовой, оскальзываясь иногда, точно банк ограбили и спасаются теперь, и воздуха не хватает, и прохожие оборачиваются им вслед – кажется. Но пугаться некогда, да и сил нет. И постепенно беды и горести отступают далеко-далеко, блекнут, расползаются, как газета в луже – вот театральная афиша, вот статья об убийствах, вот несчастливое предсказание… Всё было, было – но не с тобой, а с какой-то другой девушкой, невезучей и несчастливой.
«А теперь всё хорошо», – думает она.
Потом, когда они остановятся, чтоб отдышаться, станет ясно, что вовсе не её эта лёгкость, конечно, а Мирея. Вот кто умеет радоваться на пустом месте! Идёт себе, жмурится на солнце и болтает, болтает без умолку – про сестёр, про десерты, про жизнь в Марсовии и снова про сестёр. Мэдди сначала пытается запоминать имена и считать, но затем понимает по оговоркам, что Фифин, Жожо, Фифи, Жозе, Фин и Жозетт – одна и та же девушка, и зовут её на самом деле Жозефина.
– Вы их любите, да? – спрашивает Мэдди. И добавляет, смутившись: – Рене.
Он ослепительно улыбается – и вдруг быстро щипает её за щёки:
– Очень! Ну, наконец-то, – добавляет и снова тянет за собою. – Мы пришли. Очень удачно – мсье… Э-э, мсье Дуглас как раз открывается.
Мирей замедляется на мгновение, как-то по-особому расправляет плечи, вытягивается, и лицо у него делается заносчивым и скучающим. И сразу становится ясно, что цилиндр и пальто у него стоят целое состояние, а на такие ботинки Эллис будет копить год – и всё равно не скопит.
«Потому что отдаст деньги в приют», – думает Мэдди, и тут они переступают порог магазина.
Два требовательных удара тростью по полу – тук, тук! – и из глубины комнаты выскакивает ассистент. Мирей важно просит подобрать «что-нибудь достойное для старшего брата этой юной леди». Будь она одна, наверняка её бы выставили тут же из магазина, а теперь вокруг суетятся люди, приносят красивые коробки, стремятся угодить… А в глазах у Мирея – если хорошо присмотреться – всё тоже шкодливое выражение, он берёт то один брегет, то другой, что-то подкручивает и кладёт назад.
– Ну что, – спрашивает он наконец, когда и ассистент, и хозяин магазина, и даже девица за прилавком начинают посматривать на них косо. – Пришлось вам что-нибудь по душе?
Мэдди глядит на часы – и впрямь, красивые, какие ни возьми. Дорогие, но денег ей должно хватить, ведь леди Виржиния платит щедро…