Кофейные истории

И вот только что они сидели в стылом, оцепеневшем от сквозняков обеденном зале, и внезапно оказались Небеса ведают где – на другом конце колледжа, в угловой башне, в кабинете отбывшего до Сошествия в родной город профессора М., тирана и деспота, с кувшином подогретого вина, для сохранности обёрнутым в студенческую мантию. И камин пылал, а Иден, вытянувшись на куче овечьих шкур перед огнём, вслух зачитывал пассажи из философского трактата, с лёту переводя на аксонский с марсовийского, и смеялся над одним ему понятными нелепицами.

Рэйвен тоже смеялся – впервые лет за десять, кажется, а потом так и уснул в кресле, кое-как подобрав под себя нелепые, нескладные, ненавистные длинные ноги. К утру они страшно затекли, он с трудом сумел встать, бранясь так, что мать, если б услышала, больше не пустила бы его на порог; Идена же это почему-то позабавило, и он сказал: «Славный был день, надо бы повторить в как-нибудь».

И они повторили – правда, в холодной библиотеке колледжа, без вина и камина, сидя в одном, достаточном большом, к счастью, кресле и читая одну и ту же книгу: профессор М. не оставил так просто их дебош у себя в кабинете и велел выучить наизусть «Рассуждения о морали» Экема. Потом это стало традицией: встречаться и проводить за чтением весь день, отдыхая от безумной студенческой жизни и от самих себя. Безусловно разные и нисколько не похожие друг на друга, в одном Иден и Рэйвен сходились: и того, и другого люди утомляли, а книги придавали им сил.

Многое тогда казалось простым – но лишь казалось.

Как выяснилось позже, Иден в то время уже несколько лет был связан с Особой службой; чуть позже к нему присоединился и Рэйвен, поначалу на правах помощника, и их обоих это веселило – сын графа командует сыном маркиза. А распоряжался «осами» профессор М., тот самый сварливый старик, который уже второе десятилетие безуспешно пытался уйти в отставку, но то один заговор, то другой, и не оставишь же страну на молодых идиотов, право слово… На Идена, впрочем, он возлагал особые надежды, чем тот беззастенчиво пользовался – ему действительно многое сходило с рук.

Даже свадьба.

Тот день запомнился какой-то необычайной, почти хрустальной ясностью. Было, конечно же, седьмое число; Иден обещал прийти, как всегда – почитать в соседнем кресле, прихлёбывая глинтвейн, но опоздал и явился лишь к вечеру, взъерошенный и сияющий. И пьяный – даже до своего места не дошёл, то ли опустился, то ли упал на ковёр, привалился плечом к креслу Рэйвена и уставился снизу вверх, прижав шляпу к груди.

– Я влюбился, приятель, это конец, – пробормотал то ли в шутку, то ли всерьёз. И – улыбнулся, зажмурившись. – Её зовут Ноэми, Ноэми Черри, маленькая вишенка… Она меня погубит однажды. Я так счастлив!

Вроде бы обычный любовный вздор, но Рэйвена тогда бросило в дрожь; некстати вспомнилась мистическая проницательность Идена и то, как редко он ошибался.

Профессор М. рвал и метал; на свадьбу он, конечно, не пришёл. Может, и к лучшему, ибо торжество получилось откровенно странным. Леди Милдред сидела с траурным выражением лица, и гости шептались, что она-де не одобряет выбор сына. Невеста, прекрасная, тонкая и нежная до прозрачности, иногда смотрела на пустое место так, словно там стоит кто-то неописуемо страшный, а от самого Рэйвена и вовсе шарахнулась, точно от призрака… Досталось ему и от брата невесты, который смахивал на смазливую девицу, необременённую высокой моралью: он выразительно скривился и пробормотал: «Пугало драное» – достаточно тихо, чтоб соблюсти приличия, и достаточно громко, чтобы его услышали все поблизости. Рэйвен сделал себе мысленную зарубку в памяти – разобраться потом с нахалом.

А потом умер профессор М., и резко стало не до того.

…в библиотеке становится холодно, свет меркнет, страницы книги мгновенно отсыревают – значит, гость на пороге. Высокий, лишь немногим ниже самого Рэйвена, страшно сутулый, со всклокоченными седыми волосами и очками, сдвинутыми на самый кончик длиннющего носа. Сразу и не скажешь, что старик – двигается быстро, плавно, тихо, словно ползёт болотная змея; глаза чуть на выкате, взгляд немигающий, и оттого вдвойне тяжёлый. Когда он бушевал, студенты прятались под столы, на попойках его кляли на чём свет стоит и изощрялись, выдумывая оскорбительные прозвища на древнероманском… Хоронили его всем колледжем, и самые злые насмешники рыдали, не скрывая слёз, а процессия из бывших выпускников растянулась от ворот и почти до самой церкви.

Всё это Рэйвен узнал из докладов – его самого на похоронах не было, он искал убийцу. 

– Никогда не верь экономке, – поучает М., и глаза у него становятся целиком чёрные, и текут по лицу багровые ручьи, и капает вода с мантии на ковёр. – Экономка – существо пропащее. А уж если она в тебя влюбится – пиши пропало, да…