Кофейные истории

День ото дня империя «торговки людьми» Марсден только крепла. В отличие от других некоронованных «королев» и «королей» Бромли, она помнила о предосторожностях: почти никогда не участвовала в убийствах лично, старалась не задевать людей, наделённых властью, сторонилась политики и обзаводилась личными связями. А вот в Смоки Халлоу её имя надолго стало синонимом погибели – и одновременно последней, отчаянной надежды на спасение.

Когда в уплату было нечего предложить, кроме себя, шли к Фрэнсис Марсден.

Единственным человеком, который видел от неё лишь добро, была Шарлотта. После возвращения из приюта девочка ни в чём не знала отказа – платья, сладости, развлечения… люди. Когда-то она сказала, что не хочет учиться читать – и до тринадцати лет не умела, зато всюду с ней ходил слуга, который зачитывал за неё надписи, считал, если требовалось, и вёл записи. Шарлотта Марсден была кошмарно невежественной, избалованной, дерзкой и своенравной – а ещё умной, наблюдательной и беспощадной, потому что если у кого и училась, то у своей матери.

– Лотта не читала книг, никогда в жизни не была в опере, а о живописи судила так, как судят на рынке о яблоках: чем больше и ярче, тем лучше, – без всякой жалости охарактеризовал её Эллис. – Когда мы встретились, ей только исполнилось шестнадцать. Буквально через несколько дней она заявилась в Управление, а я, к ужасу других «гусей», выставил её за шиворот на улицу. Нашу третью встречу Лотта очень постаралась сделать незабываемой: привела трёх головорезов с ножами и дубинами, а потом очень удивилась, что я тоже умею скакать через заборы и лазить по крышам. В том же духе прошло ещё две недели, а затем мне надоело упражняться в акробатике. Я применил все хитрости, какие знал – и посадил Лотту под арест на два дня за нарушение общественного порядка, надеясь, что решётки охладят её пыл. Куда там! Мера эта подействовала только на старину Хоупсона, который, видно, решил, что я совсем спятил, если решил связаться с Марсден. Потом мы с Лоттой четыре месяца гонялись друг за дружкой по всему Бромли – с переменным успехом, надо сказать, один раз я чуть не лишился зуба, а другой – она свалилась в Эйвон, и пришлось нырять за ней… Ну, а ближе к осени я вдруг обнаружил, что ужинаю в доме Марсденов прекрасным стейком, Лотта сидит в голубом платьице, потупив глаза, а Фрэнсис Марсден, главное пугало столицы, ласково спрашивает, какие я имею намерения в отношении её дочери. И знаете, что? Ровным счётом никого такое положение вещей не удивляет. 

– Похоже на сказку, – подал голос Клэр.

«Или на дурман», – подумала я, но промолчала.

– У такой сказки просто не могло быть хорошего конца, – ответил Эллис, с усилием потирая виски, точно его мигрень мучила. – Но тогда казалось иначе. У меня словно помешательство наступило, у Лотты – тоже. Она разогнала свою свиту прихлебателей, наняла учителя, чтоб овладеть марсовийским языком и тонкостями этикета… Раз даже попросила показать, как дырки штопают. Сейчас-то смешно вспоминать, а тогда я надеялся, что она встаёт на путь исправления, и это всё знаки. Но потом мне стало известно… Совершенно случайно… – Эллис кинул быстрый взгляд искоса на Лайзо. – …что Лотта велела насмерть забить попрошайку-гипси, которая в Смоки Халлоу клянчила у меня деньги и хватала за руки.

Тучи сбились куда-то к горизонту, открывая беспощадно яркое солнце; воздух дрожал жарким маревом, как перед грозой. Пахло нагретым мрамором, землёй, ломкими стеблями ирисов и ещё – вот странно – нежной пудрой, как в девичьем будуаре.

В горле стоял комок.

Мэдди нашла мою руку и крепко сжала.

– Вы поговорили с Шарлоттой об этом? – тихо спросила я.

Детектив глубоко вздохнул и отёр лицо ладонями, точно умываясь.

– Нет. Нет, я… сделал вид, что не знаю. Мне казалось, что всё ещё можно исправить. Это же дочь самой Фрэнсис Марсден, конечно, у неё чудовищное воспитание, чего другого-то ожидать? – криво улыбнулся он, явно глумясь над сами собою из прошлого. – Но ведь любовь меняет людей, и Лотта непременно изменится – вот насмотрится на меня и сама решит жить иначе, надо ведь… – он тяжело сглотнул и с трудом продолжил. – Надо ведь давать человеку шанс. Всегда. Загвоздка в том, что у Лотты тоже были планы – и они отличались от моих.

Дальше Эллис рассказывал скупо, но и такого сухого переложения фактов хватило, чтобы меня замутило. Мэдди, судя по ужасающей бледности, тоже чувствовала себя не лучше, однако не позволяла себе ни единого восклицания, осуждающего или удивлённого.

Сама Лотта не считала, что поступает дурно. Все люди, по её мнению, были одинаковы, и каждый желал бы украсть не принадлежащее ему или пустить обидчику кровь, да только страшился наказания. А если наказание тебе не грозит – то, значит, и руки развязаны, и если говоришь по-другому – лицемерничаешь.

Совесть? В совесть она не верила.

Небеса? Их она не боялась.

Эллис, разумеется, её мнения не разделял и не скрывал этого. Когда Лотта услышала его отповедь, то рассмеялась: «Ты сам, – сказала она, – закрыл глаза на моё преступление. Помнишь?»