Книга осенних демонов

— Приближается зима, — произнес он. — В лесу, не здесь. Здесь только бетон, вонь и шум. Олени становятся толстые и красные. Надвигается большой мороз и снег. Сходятся все кланы, будет большая охота. Знаешь, чего мне не хватает? Песни. Выходишь на холм и поешь. В песне передаешь все, о чем тоскуешь, и бросаешь призыв всему миру. Когда волк поет, в пуще воцаряется тишина. А эти песни обращены к луне. Только она их понимает. Туда уходят умершие. А здесь только бетон и грязь. Да, и еще политика. И экономика. Да, и еще запреты. Чуть было не забыл. Нельзя кричать. Нельзя входить. Нельзя садиться. Знаешь, что было в газете, которую я разорвал? Напали на пожилого человека. В его доме. Взломали дверь, когда он звонил в полицию. Потом его били ломом. Сломали ему руку, но у него были ножницы. Такие длинные, портновские. Он что-то вырезал из газеты и положил их возле телефона. Ну он и убил одного бандита этими ножницами, а второй убежал. Так вот этого старца осудили и дали ему три года тюрьмы. Даже защищаться нельзя. Где-то там запретили курить, потому что бургомистр бросил и считает, что все остальные должны сделать так же. В другом городе людям запретили держать собак и кошек. Потому что гадят на газоны. В одной стране повесили молодого парня, потому что кто-то видел, как он пил пиво. Запреты, запреты, запреты. Луна становится все громче. Я слышу ее крик в ночи и не могу спать. Никуда нельзя пойти, нельзя говорить. Нельзя любить, нельзя думать. Зачем ты научила меня думать? Завари мне травы, Меланья. Завари такие, чтобы все это перестало болеть.

В этот вечер она впервые его испугалась. Глядя в окно на огромную луну, он сидел на кровати и качался. Он издавал какой-то странный звук сквозь сжатые губы — похожий не то на поскуливание, не то на мяуканье. Меланья обняла его за плечи, и тут он зарычал. Звук был глубокий, вибрирующий, откуда-то изнутри.

— Борись с этим, — произнесла она сквозь слезы. — Помни, что ты человек.

— Я чудовище, — выдавил он из себя. — Луна зовет меня. Лес зовет меня. Я охотник. Был охотником. Теперь я больной получеловек.

Ночью она долго смотрела на его неподвижную фигуру; залитый бледным ртутным лунным блеском, он сидел на кровати, выпрямившись, как изваяние. В его зрачках появились маленькие щелочки, которые светились фосфорической зеленью. Иногда он царапал отекшую кожу на запястье. Она смотрела на него сквозь тихие слезы отчаяния, но решила, что не отступит. Она была его женщиной, а это что-то да значило.

Но закрыть глаза боялась.

Кошмар начался накануне самого полнолуния. Говорил он все хуже, потом перестал говорить вообще.

Он издавал только бешеный хрип. Не оделся и нервно ходил по квартире, голый, с пульсирующими мускулами, на покрасневшей опухшей коже пробивалась шерсть, десны кровоточили, что-то страшное творилось с ладонями — судорога выкручивала его пальцы и они выглядели как когти. Это длилось бесконечно. Меланья сидела тихо, беспомощная и напуганная, и глотала слезы, но помочь ему не могла. Она заварила успокоительную микстуру, но та могла лишь уменьшить перемены, но не остановить их.

Он все время ходил, непрерывно, туда-сюда. Как-то странно, на носочках.

Она открыла каморку, но не имела понятия, как его туда загнать. Глупая идея. Он был для этого слишком большой и опасный.

И если бы не защита браслета, она бы убежала куда глаза глядят. В конце концов она нашла в холодильнике сырую курицу, но он не обратил на нее внимания. Только потом она заметила, что на кухне его все-таки что-то заинтересовало. Он обнюхал холодильник, потом провел пальцем по полу и облизал его.

Оказалось, что он нашел капельку разбавленной крови, которая капнула с упаковки с говядиной. Пользуясь тем, что он полез в окно, она слила эту кровь в блюдце, а потом поставила в каморке. Когда задвинула засов двери, почувствовала облегчение, но только на миг.

Двери приглушали звуки, но не полностью. А кроме того она не могла не слушать. Всю ночь она слушала, как он царапается, скулит, сдавленно воет, чем-то грохочет. Он метался внутри, роняя что-то на пол, а она сидела на полу у двери и грызла пальцы. Ни за какие сокровища в мире она не хотела бы видеть то, во что он превращался.

Она слышала свой собственный голос. Она молилась и умоляла его. Монотонно, словно повторяла мантру или заклинание.

Будь человеком! Будь человеком, умоляю, будь человеком, иначе тебя убьют.

Он не слышал.

Полнолуние закончилось, и наступил день, а потом еще один. Они оба прожили это, но оба были больны.

Когда она открыла каморку, он спал. Снова выглядел как человек. Окровавленный, побитый, измученный, но живой. Меланья плакала, обмывая его губкой. Он слабо и неловко защищался, потом попытался прибрать помещение. Она смела остатки шерсти, ее было намного меньше, чем в предыдущий раз, поставила полки, вымыла пол.

Максим побрился и надел одежду. Полнолуние прошло.

До следующего раза.

* * *

Он должен иметь работу. Должен зарабатывать. Это доказательство того, что он является человеком. Но где может работать оборотень?