Книга осенних демонов

Он протянул ладонь, чтобы схватить ее за волосы, но она уклонилась. Она не могла сжечь его молнией, но могла вытянуть свою длинную ногу, которая сейчас была как свинцовая, и врезать ему в пах.

И именно так и сделала. И промахнулась.

Он уклонился или стал как-то боком, потому ее отчаянный удар только скользнул по его бедру, вообще без результата, но только разозлил мужика еще больше.

И тут появился Максим. Пассажир, стоящий у машины, попробовал его поймать, но споткнулся на полном снега и сухой листвы рву, а оборотень просто перепрыгнул через него. Перепрыгнул через его голову одним прыжком и оказался на дороге. Ничто в жизни ее еще так не радовало. То, что случилось потом, она помнила, как сплетенное в тумане, как медленные секунды, медлительные, словно мухи, утонувшие в смоле.

Неандерталец направил на него как пистолет указательный палец, не терпящий возражений.

— Ты! Проваливай! Потому что я тебя урою!..

Больше он ничего сказать не успел. Максим сделал в его сторону два больших шага и как бы нехотя ударил по руке. Отвертка свистнула в воздухе и отколола большой кусок коры с растущей у дороги старой развилистой сосны. Неандерталец рявкнул во все горло, глядя на свое плечо, вихляющееся, как тряпка, а потом внезапно рухнул на колени и уперся лбом в груды снега.

Максим обогнул Меланью на бегу, порыв ветра развеял ее волосы, пассажир екнул, примеряясь сделать широкий удар палкой, но она лишь с шумом свистнула по воздуху, потому что Максима в том месте не было. Он отклонился вполоборота, как тореадор, и задел предплечьем подбородок мужчины. Каким-то нечаянным движением, будто столкнулся с ним. Пассажир кувыркнулся назад.

Меланья видела, как его ноги в застегнутых на молнию сапогах оторвались от земли, как он отчаянно раскинул по сторонам руки, услышала глухой, противный треск, с которым череп ударился о покрытое льдом шоссе. Мужчина проехал метра два по замерзшим комьям снега, а Максим спокойно стоял, и в руках у него неизвестно откуда была палка.

В следующую долгую, как минута, секунду она увидела, как тип, только вылезший из машины, запускает за пазуху руку и достает из пуховика белую, без перчатки, ладонь, а в ней черный массивный пистолет.

Оборотень махнул рукой, что-то со звуком, похожим на хохот, мелькнуло в воздухе, незаметное даже при этом странном, медленном течении времени, мужчина, странно выгнувшись назад, внезапно взлетел в воздух и с ужасным, металлическим грохотом рухнул на капот машины. Он съехал по нему и встал, и тогда Меланья крикнула, потому что увидела его вытаращенные, бешеные глаза и черешок палки, торчащий из разорванного и окровавленного рта.

Он сделал два неровных шага неизвестно куда, а потом свисающий с руки пистолет пронзительно громыхнул, выпустив оранжевый огонь под ноги. С ветки посыпался мелкий снег. Пассажир пальнул еще два раза в землю и, ломая кусты, свалился на бок. Выстрелы звучали в лесу протяжным эхом.

Максим подошел к первому неандертальцу, все еще стоявшему на коленях, зажимая сломанную руку, и положил ладонь ему на лоб, словно мерил температуру. И вдруг дернул его с противным хрустом и отпустил, бесчувственного, как тряпка.

— Он страдал, — произнес он. — Так нужно.

Потом схватил его за ворот и без усилий потащил в направлении неподвижно лежащего пассажира, которого схватил за ногу выше черного, застегнутого молнией ботинка и тоже поволок в сторону машины. Пассажир смотрел в темнеющее небо широко открытыми глазами, а за его подпрыгивающей на камнях головой тянулась размазанная полоса темной крови.

Меланью вырвало только рядом с собственным автомобилем, а потом, озаренная внезапным проблеском сознания, она принялась загребать следы в снегу.

Они должны были задержаться на заправочной станции, потому что ее трясло и она не могла вести. Впечатление было такое, словно Меланья вилами разгрузила вагон угля. Одна прогулка — три трупа. Неплохо. С другой стороны, Максим уже во второй раз спас ей жизнь. Если бы не он, это она бы лежала у дороги с открытыми глазами, смотрящими в вечность, а падающий снег даже не таял бы на ее лице.

Максим сидел, держась за ручку над дверцей, опершись головой о подголовник. На открытом запястье хромированной сороконожкой блестел ликопеон. Тосковал ли он там, в лесу, почувствовал ли зов природы?

Кожа под браслетом покраснела и опухла, будто обожженная. Даже если… должен был вернуться.

Он принадлежал ей.

* * *