Книга осенних демонов

Меланья грустно смотрела на чашку с горячим чаем и пыталась понять, как так вышло, что она влипла в такую ситуацию. Ведь все должно было быть триумфально. «Я делаю то, что хочу, и вы должны со мной считаться». А вместо этого она сидела в салоне на скамье подсудимых, и собравшиеся вокруг стола родные обсуждали ее дальнейшую жизнь. Вышло так, что она наворотила дел, а теперь должна заткнуться и ждать, пока семейный ареопаг решит, что со всем этим делать. Пока же на повестке дня было дело восемнадцатилетнего сына Леокадии. Тетя Констанция решила, что он не будет поступать в театральную школу, потому что не будет. Это значит, что наверняка он будет поступать, но ни при каких обстоятельствах не поступит. Семье нужно больше юристов, может, каких-нибудь финансистов. В режиссере не только никакого проку, так он еще привлекает к себе внимание. Павел не поступит в театральную школу, потому что они так решили.

Меланья шкурой чувствовала, что сейчас и за нее возьмутся.

Леокадия обошла стол с чашей, закрытой крышкой с прорезью. Ударяясь о железные стенки чаши, шары с грохотом падали в середину. Меланья ненавидела этот звук. Ей, естественно, не подсунули чашу. Она открыла свой гримуар, но пройдет еще много лет, прежде чем она сможет принадлежать к Кругу Бина. Даже ее мать не принадлежала.

Констанция считала шары.

— Пять, шесть. Перестаньте гоготать все сразу, а то я сбиваюсь. Восемь черных, одна белая, всегда какая-то корова должна выпендриться. Все равно — решено! Давайте лимон и камни. Патриция, дорогая, поставь воду.

Р-е-ж-и-с-с-у-р-а — девять букв, девять камней. «Не сдашь». «Не сдашь» — камни переходили из рук в руки. Полумрак рисовал жуткие тени на резной мебели, полосы кадильного дыма витали в воздухе. Надрезали лимон. «Не сдашь!» «Не сдашь!» «Кабе!» «Азот!» «Этоза!» Голубые и зеленые глаза горели страстью. Страстью власти.

Они подавали друг другу следующий, еще не бывший в употреблении железный нож, новые надрезы полосовали лимон. «Не сдашь!»

И чья-то жизнь летела в тартарары.

Павлу не быть режиссером.

Меланья подумала о том, как наивны феминистки, которые думают, что матриархат даст власть молодым, активным женщинам. Матриархат — это безжалостная тирания старых баб. Знающих все лучше всех, которым неведомо чувство такта и деликатность, сующих во все свои любопытные носы и обожающих командовать.

С другой стороны дома хором раздался крик болельщиков. Мужчины, которых оставили в покое, смотрели соревнования по прыжкам с трамплина и попивали пиво. Меланья подумала, что все отдала бы за то, чтобы сейчас сидеть рядом с ними. Интересно, как с этим справлялся Максим. Для него спорт был экзотической человеческой привычкой. Наверняка смотрел из вежливости, пытаясь повторять поведение местных аборигенов, не имея понятия, какие эмоции они испытывают.

— Меланья, мне не хочется встревать. — Куда там! Пелагея совершенно не хотела встревать! Никогда! Ее глаза от этого «невстревания» просто светились. — Но этот твой… парень… что ты намерена с ним делать?

— Вот именно! — пискливым голосом произнесла Констанция. — Это противно! И еще привела это чудовище на обед! Я думала, что мне ничего в горло не полезет!

— Все не так уж и плохо, — возразила Пелагея. — У тебя получился не самый плохой вариант очеловечивания, во всяком случае он прилично держит себя. Тот предыдущий был вроде и нормальный, но абсолютно невоспитанный. А как выглядел!

— Вот именно! Я не могла понять, что она в нем нашла. Симпатичная девчонка, способная…

— Так он же был наркоманом! А его одежда! Какой-то извращенец! Такой во всем неестественный, как какой-то жалкий актеришка. Руки в карманах!

— А как пялился из-подо лба!

«Откуда в них столько злости?» — подумала Меланья. Один только раз они его видели, и то какое-то мгновенье. В надежде утешения она поискала взглядом старшую рода, но та крутила в руках тарелку с исполосованным лимоном.

— Но почему ты не найдешь нормального парня? Как ты могла ей это позволить? Патриция?!

— Она не спрашивала моего мнения, — фыркнула мать. — Отстаньте от меня. Она взрослая, и она ведьма. Всегда, бывало, как упрется!

— Ну, а что будет с детьми? Кого она родит?

— Пока решительное — никого! — твердо сказала Меланья.

— Ты дура, что тут скажешь!

— А что дальше? Будешь держать его дома как канарейку?

— Мне нужно держать его на улице?

— Не наглей! Если делаешь из него человека, так уж как следует и до конца.

— В смысле?

— В смысле, что он должен делать то, что должно делать мужчине. Это основная проблема, детка. — Тетка начала подчеркивать каждое слово звонким ударом ладони по полированной поверхности стола красного дерева. Нехорошо. — Ты решительно не должна водиться со зверем. Ты утверждаешь, что сделала из него человека. Не знаю. Честно говоря, никто ничего подобного, насколько я помню, не делал. Зверя мы не примем. Убеди нас, что он человек. Пусть идет работать и зарабатывает, пусть даст тебе опору. Пусть создаст тебе безопасность. Патриция, сокровище мое, дай мне сумочку.