Они бежали через лес. Засыпанный густым снегом, черно-белый, который выглядел как произведение сумасшедшего кондитера. У Меланьи сбилось дыхание через несколько сотен метров, она увязала в снегу, промочила сапоги, воздух в легких обжигало морозом. Она закашлялась, опершись о дерево, дыша как паровоз. Он остановился. Неохотно и нетерпеливо.
— Что случилось? — спросил он, дыша ровно.
— Я устала. Мы не могли бы просто походить?
— Я должен бежать, — ответил он. — Должен. Я слишком долго сидел, ходил или стоял. Мне это необходимо.
— Так беги, — воскликнула Меланья. — Я подожду в машине.
Свитер под курткой промок, с него валил пар. Сапоги были мокрые от снега, ноги под брюками для разнообразия были мокрые от пота. Одета она была не самым лучшим образом, но разве она могла предположить, что они будут мчаться по Кампиновской пуще, как обезумевшие олени.
Он поколебался, но было видно, как ему хочется бежать.
— Ты уверена?
— Уверена, — кивнула она. Пусть себе бежит, отчего же нет?
Она вернулась к машине и включила обогрев. На ее замшевых индийских сапогах на меху появились темные мокрые подтеки, белье от пота сделалось холодным.
Слушая радио, Меланья сидела в машине и сушила рыжие локоны в горячем, как из пустыни, потоке воздуха из вентилятора.
Наконец высохла.
А потом сидела, выискивая его черную с желтым куртку меж смолистыми стволами, торчащими в лесной чаще из закругленных холодных сугробов.
Она не выносила зиму.
Время шло, и ничего не происходило.
Меланья ждала, пока между деревьями не стали опускаться ранние ноябрьские сумерки. Еще немного, и станет совсем темно.
Страх появился в желудке и стал, как змея, подниматься вверх посередине грудной клетки. А если — он не вернется?!
Она вышла из машины и некоторое время походила по заснеженной стоянке. Страх, змеей свернувшийся в ее желудке, сжимался, извивался и усиливался.
Ей казалось, что где-то далеко в глубине леса она слышит завывание.
Бессмыслица.
Но ведь в Кампиновской пуще нет волков. Лоси, зубры, пара вылинявших рысей, но не волки. Лисы — да. Но не волки.
Она вышла на дорогу, которая была хотя бы очищена. Предпочитала ходить по комьям льда и снега, чем брести по колено в сугробе.
Змея в желудке свивалась-развивалась все сильнее и уперлась головой куда-то в солнечное сплетение. Может, с ним что-то случилось? Может, ловушки, западня?
А может, он не вернется.
И она снова останется одна. Снова половина ее жизни и сердца останется пустой, кровоточащей раной?! Он уже был частью нее. Необходимой, абсолютно неотделимой ее частью. Он должен вернуться.
Но он не возвращался.
Машина стояла на небольшой дороге в стороне, под сбитым из жерди шлагбаумом со знаком, запрещающим въезд. Уснувшая и тихая, с выключенным мотором. Меланья прошла мимо и как бы невзначай заметила несколько человек, сидящих внутри неподвижно, как куклы. Занятая своими мыслями и этой змеей в желудке, она не обратила на них внимания.
Когда возвращалась, она вновь прошла мимо этой машины. И тогда внезапно услышала стук дверей. Они вышли. Двое мужчин, сидящих спереди, двинулись в ее сторону, а третий остался в салоне. Они двинулись внезапно большими решительными шагами, водитель вышел на дорогу перед ней, а пассажир — за ней.
Змея двумя резкими витками выползла наверх, одним движением проглотила растревоженное сердце, а потом обвилась вокруг горла и сжала.
Меланья взглянула на вытянутую, вырастающую без посредничества шеи прямо из воротника кожаной куртки, голову неандертальца и окаменела. Вдруг она с полной ясностью поняла, что в этом лесу нет совершенно никого и что на этой дороге нет никаких машин.
— Что это ты тут бродишь, сучка рыжая? На что, курва, пялишься?
Дар — это не пистолет. Можно сделать разные вещи, можно даже совершить невозможное, но для этого нужно время. Концентрация, сосредоточение, травы, рисунки, знаки. Может, она могла бы навести на него порчу, но эффект наступил бы через час или через неделю. Может, он разбился бы на машине или с ним случился бы инфаркт. Она могла сломать ему судьбу, но ей требовался для этого Дар, который в данный момент спал в земле или бесполезно теснился в жилах, отравленный страхом. Она могла разные вещи, но не могла послать в него молнию из ладони. Она сожалела. Это было, блин, очень грустно, но это было именно так.
Меланья сделала шаг назад и оглянулась через плечо. Пассажир направлялся к ней, выставив нижнюю челюсть, наставив усы и прищурив глаза, в которых кипело вырвавшееся наружу бешенство. В руке у него было что-то напоминающее бейсбольную биту, только немного короче, как большая бутылка.
— Ну, что?! Су-у-ка! — выдавил из себя неандерталец, нервно развлекаясь отверткой.
Сегодня. Именно сегодня. Исколотая отверткой, на какой-то неизвестной дороге, потому что осмелилась выйти погулять. Потому что весь мир принадлежал им и они могли делать все, что хотели, а сегодня они хотели ее убить, просто убить, потому что она их разозлила, потому что чем-то им мешала.
Сегодня.