Книга осенних демонов

А хотелось бы спросить: «Зачем ты создал этот мир таким безжалостным? Зачем все это зло?» Но психотерапевт не для того существует, чтобы кричать на пациента. Весь мир полон людей, находящих огромное удовольствие в осуждении ближних. Мы любим осуждать, проклинать и выносить приговор. Мы обожаем находить виновных. В каждом вопросе. Мы умеем посадить человека в тюрьму за то, что протекал тормозной шланг или морось замерзла. Если произошел несчастный случай и погибли люди, то должен быть виновный. Лопнул трос? Значит, тот, кто последним держал его в руках, — убийца, такой же, как грабитель, который ради ста злотых перерезает кому-то горло. Ребенок попал под трактор, значит, виновата мать, которая пошла в туалет. Мы любим осуждать, потому что в тот момент на секунду сами становимся невинны и благородны. Мы в праведном гневе закатываем глаза и упиваемся своей невинностью. Мы бы никогда так не поступили. Мы бы проверили тормоза. Мы бы не пошли в туалет. Не впали бы в гнев. А если бы кто-либо из нас создавал мир, то он был бы счастливым местом, в котором ни одна птичка не упала бы с дерева.

Потому должно быть какое-то прибежище — место, где сидит человек, который никого не осуждает. Психотерапевт.

Мы не выносим приговор. Мы не тычем укоризненно пальцем. Не назначаем меру наказания. Самое большее, что мы можем, это не оказать помощь.

А я обязался.

Передо мной сидел Тот, кто знал ответы на все возможные произнесенные и непроизнесенные вопросы. Знал, что будет после смерти и для чего живет человек. Зачем существует зло, и в чем смысл жизни. Все. Он был причиной, началом и концом.

Только ничего не помнил.

— А эти ваши сны — вы какой-нибудь помните?

— Они пустые.

— Пустые?

— Да. Мне снилась пустота. Небытие, или не знаю, что это было. Оно не было даже черным, было белым, как туман или как белый шум. Было везде и всегда. Тянулось от минус до плюс бесконечности, и там не было ничего. Ничего, только я. Один в бесконечной мертвой пустоте. Я мог чувствовать, смотреть, думать, но нечего было чувствовать, не на что смотреть и не о чем думать. Не было ничего. Только я. Я был один. Один в небытии. Я мог только знать и быть.

Это еще хуже, чем мир. Небытие ужасно. Это мне тогда пришло в голову. Глупо. Он глотнул виски и посмотрел на свою трубку.

— Знаете что, доктор, в этом небытии, или что это было, не было ни одного фрейдовского символа. Оставим эти мои сны. Они глупые. Это только сны. Сны человека, который впадает в безумие.

— Вы считаете, то, что вас так мучает, вся эта несправедливость, за которую вы чувствуете себя ответственным, не имеет никакого смысла?

— Наоборот. Я думаю, что это нас формирует. Мы свободны и можем все. Временами это приводит к несчастью. То, что у нас есть какой-то выбор и мы не знаем, что будет потом, делает наш опыт неповторимым. У нас в распоряжении такой небольшой отрезок времени, но из-за того, что мы не знаем, что было до этого, и что будет потом, и что вообще существует какое-то «потом», делает его сопоставимым с бесконечностью. Во всяком случае по нашему опыту. Потенциально он начинается и заканчивается небытием. Поэтому наше незнание делает нас в определенном смысле сопоставимыми с богами. Это опыт, который в некоторой степени делает нас интересными и достойными уважения в глазах каждого, даже бессмертных существ. Ваше здоровье, доктор!

— Значит, по вашему мнению, мы существуем для того, чтобы учиться?

— Нет, мы существуем, чтобы появляться. Люди появляются как самообучающиеся программы. Tabula rasa, оснащенная разными генетическими потенциалами, забрасывается в генератор судьбы, называемый миром, и куется судьбой, обстоятельствами и последовательностью выбора других людей, превращаясь в уникальное существо, единственное в своем роде. Мы заполняем небытие. Вам хочется выслушивать любительскую философию? Не выношу думать об этом. И говорить.

Он поднял стакан в безмолвном тосте. Выпил. С кем я пил виски? С человеком? Может, он действительно ничего не помнил. Невозможно, чтобы все было так просто.

— Более всего я хотел бы, чтобы вы мне что-нибудь прописали. Что-то, после чего не было бы снов, чтобы не было этого беспокойства, чтобы я не переживал. Что-то такое, после чего мне станет все равно. Я хотел бы работать в своем магазине, готовить, читать книги. Слушать музыку. Я люблю Баха. У вас есть Бах?

Нет, у меня не было Баха.

— А что еще вы любите? — Это не было частью психотерапии. Мне просто было интересно.

— Из музыки? Разное. Очень разное. Как-то я слушал даже трэш-метал.

Не знаю почему, но меня это ужасно смешило. Я включал группу Slayer и умирал со смеху. Но я люблю музыку.

Он посмотрел на стакан и вдруг запел. Тихо, очень красиво и очень грустно:

— Hello darkness my old friend… I’vе come to talk with you again…

Я выпил свой виски залпом. У меня тряслись руки. Когда он запел, я почувствовал, как мне сжало горло.