Книга осенних демонов

Ключи со стуком выпали из рук на дорожку. Это был он. Мой пациент. Мой — Бог. Сердце в груди на минуту остановилось.

Он стоял с той стороны ворот, я видел его сквозь толстую кованую решетку.

— Извините, я не хотел вас беспокоить. Но я не пришел на прием, как мы условились. Вы напрасно меня ждали. Все это показалось мне глупым. А потом я понял, что это трусость. Я хотел бы попросить прощения. И все-таки поговорить. Но не как пациент с психиатром. Я так не умею. Давайте поговорим запросто, просто как два человека. За столом. И что же, вы меня впустите? Я пойму, если вы чувствуете себя задетым.

Некоторое время я и вправду хотел отвернуться и подняться по ступенькам. Я боялся. И мне казалось, что он все же давал мне такую возможность. Но потом решимость вернулась. Что я мог ему сказать? «Я недостоин, чтобы Ты вошел ко мне?» Ведь он ничего не помнил.

Я отворил калитку.

Бывают очень трудные ситуации.

Когда, например, нужно зажечь свет, где-то повесить пальто, сказать: «Пожалуйста, проходите» и еще: «Может, вы хотите чай?», налить воду, зажечь газ.

Бывают трудные ситуации.

Он повесил свой короткий темно-синий плащ, поправил галстук.

Я не мог не удивляться. Однажды он пошел в магазин и, поразмыслив, выбрал темно-синюю шерстяную куртку с двумя карманами и золотыми пуговицами. Двубортную, потому что такая ему понравилась. Он любил ее. Старательно заштопал небольшую дырочку возле кармана. Чем она была лучше других? А еще в какой-то другой день он пошел в другой магазин и на большой хромированной стойке выбрал темно-синий шелковый галстук, на котором золотой и красной нитью были вышиты маленькие зверушки — слоны, антилопы, жирафы, путешествующие друг за другом бесконечным караваном.

Выбрал, потому что у него был зоомагазин и такой галстук казался ему подходящим или ассоциировался с Ноевым ковчегом.

Я пригласил его в гостиную и подождал, пока он сядет. Пациент положил на стол короткую черную трубку и прямоугольную коробочку с табаком.

— Вы разрешите мне курить?

Я разрешил и принес из кухни медную пепельницу, на которой не было хамелеона. У него тряслись руки.

— Знаете, это так, — произнес он, — немного с моей стороны неловко. Я хотел бы вас попросить, чтобы мы поговорили за бокалом… как мужчины. Как друзья. С другой стороны, это ваша работа, а я вторгаюсь к вам с нею домой. Ситуация неловкая, и я не хочу вас обидеть. Представим, что я отдаю долг, ведь я не заплатил за назначенный на сегодня визит. — Он положил на стол конверт. — Пожалуйста, не возражайте. Я должен быть решительным.

Я перестал протестовать. Я опасался того, насколько он мог быть решительным. Вспомнил про Содом и Гоморру. Или филистимлян.

Потом он принес из прихожей фирменный пакет и вынул из него граненую бутылку виски, оплетенную сеткой из золотой проволоки.

— У вас есть какие-нибудь бокалы?

Бокалы у меня были.

— Откуда вы узнали, где я живу? — Что за глупый вопрос. Ведь он знал все.

— Вы же дали мне визитку. Во время первой встречи.

Да-да.

Его виски был мягкий и бархатный, с торфяным шотландским ароматом. Прекрасный. Он любил такой, или напиток стал таким, когда он его купил.

Он набил трубку и с достоинством закурил ее.

Я положил руки на стол. Потом поднял ладони, и на столе остались влажные следы.

Я не имел понятия, с чего начать.

— Как прошла ваша неделя?

Он сделал глоток виски и, глядя куда-то в пространство, постучал по табаку в трубке.

— Я чувствую себя все хуже, — произнес он. — Что-то не так. Моя неделя? Я сделал обследования, которые назначил ваш коллега. Сделал частным образом, потому что не хотел ждать. Оказалось, я здоров, во всяком случае физически. У меня нет рака мозга, эпилепсии и ничего подобного. Но я чувствую себя ужасно. Сны вижу кошмарные. Но самое главное, мне всех жалко. Немцы называют это мировой скорбью. У меня душа болит за весь мир. Все мне кажется каким-то ужасным и грустным. Мне жалко каждого встреченного человека, каждую упавшую с ветки птицу. Я не знаю почему. И более того, я чувствую себя за это каким-то образом ответственным. Я хожу по улицам, и мне хочется плакать над каждым несчастливым человеком и над каждым раздавленным на дороге ежом. Это глупо, да?