Книга формы и пустоты

– Конечно. Неужели у тебя никогда не выступали слезы при чтении книги?

Бенни вспомнил «Средневековые щиты и вооружение» и «Византийский садовый дизайн».

– Нет.

– Ну, ничего себе. Ну, что ж, ладно. Может быть, тебе стоит почитать другие книги.

Бенни промолчал. Книги он читал как раз для того, чтобы не грустить. Он подумал о книге, которую читала его мама: «Чистая магия». Он видел, что она лежала раскрытой на маминой кровати. Вид у книжки был грустный или немного обескураженный.

– Моя мама читает книги, – сказал он. – По-моему, она всегда грустная, но не в хорошем смысле.

– Это, должно быть, тяжело.

– Да она держится, – пожал плечами Бенни.

– Тяжело для тебя, я имею в виду.

Бенни никогда не задумывался, тяжело ему переживать печаль Аннабель.

– Она пытается быть счастливой. А я уже привык к этому.

– Би-мен такой же, – заметила Алеф. – Пытается быть счастливым. Потому и пьет.

Бенни некоторое время размышлял об этом, потом спросил:

– Ты знаешь, что Би-мен слышит голоса?

– Да.

– И что я тоже слышу голоса?

– Да.

– Ну вот, не думаешь ли ты, что я… – Он замялся. – Ну, понимаешь…

– Что? – В голосе Алеф прозвучали резкие нотки.

– Ничего.

– Говори, не стесняйся, – сказала она. – Не думаю ли я, что из-за того, что ты слышишь голоса, ты закончишь как Би-мен, обычный старый чувак в инвалидном кресле, безногий и бездомный, которому не мешало бы принять душ и подлечить зубы и который вместо этого бухает, собирает банки и бутылки и выпрашивает мелочь?

Голос ее стал резким, как отточенное лезвие. «Опасность!»

– Ты ведь это имел в виду, так? – спросила Алеф.

Она холодно прищурилась, глядя на него, на Бенни. Он с жалким видом кивнул.

Алеф ещё некоторое время изучающе смотрела на него. Он затаил дыхание, вся его жизнь висела на волоске в ожидании ее вердикта.

– Нет, Бенни, – сказала она наконец. – Совершенно определенно – нет.

У него отлегло от сердца, но оказалось, что это не все.

– Потому что на самом деле и Славой этим не исчерпывается. Ты думаешь, что он сумасшедший старый бомж, но это не так. Он поэт. Он философ. Он учитель. И это не он сошел с ума, а гребаный мир, в котором мы живем, Бенни Оу. Это капитализм – безумие. Это неолиберализм, материализм и наша сраная потребительская культура – диагноз. Это поганая меритократия, которая внушает вам, что грустить неправильно, и если вас сломали, то вы сами в этом виноваты, но – ура, капитализм может вам помочь! Просто примите вот эти чудодейственные таблетки, походите по магазинам и купите себе что-нибудь новенькое! Это врачи, психиатры, корпоративная медицина и Биг-Фарма[59] загребают миллиарды долларов на том, что записывают нас в сумасшедшие, а потом впаривают нам свои так называемые лекарства. Вот действительно блядское безумие!

Она тяжело дышала. Солнце успело скрыться за плотной грядой облаков, скопившихся на горизонте, и небо потемнело.

– Извини, – сказала Алеф.

Бенни ничего не понял, но чувствовал, что она, видимо, права. Или, точнее, он чувствовал, что раз она так сильно в это верит, то и он тоже готов поверить. Он очень хотел верить в то, во что верила она. Она смотрела на простиравшееся за горами море.

– Славой – это революционер, Бенни. А еще он самый добрый человек на свете. Когда мне было четырнадцать лет, он подобрал меня на улице и заботился обо мне. Каждый раз, когда я убегала из приемной семьи, в которую меня помещали, или снова срывалась, он оказывался рядом и выручал меня. Он многому научил меня, про искусство и книги. Защищал меня от всяких подонков – во всяком случае, пытался.

Она повернулась к Бенни. Дотянувшись до него над телом мертвого хорька, она взяла Бенни за руку и зажала его ладонь между своими коленями.

– Ну и что с того, что ты слышишь голоса? Их многие слышат. Это не значит, что ты такой же, как Славой, но кто знает? Может быть, ты тоже станешь поэтом, философом или революционером. – Она сжала его руку, потом отпустила. – Ты такой, какой есть, Бенни Оу. Но не позволяй никому внушать тебе, что это проблема.

Его рука так и повисла возле ее колен, не желая к нему возвращаться. Это было неловко и странно.

– Скоро стемнеет, – заметила Алеф. – Пора возвращаться.

Она сменила положение, опустилась на колени рядом со своим мертвым питомцем и наклонилась, коснувшись губами его уха.

– Прощай, ВАЗ, радость моя, – прошептала она. – Я люблю тебя. Ты всегда будешь со мной.

Глядя на это, Бенни теперь мечтал поменяться местами с дохлым хорьком.

Алеф выпрямилась, еще раз потянулась и достала свой телефон.

– Я сообщу Би-мену, что мы возвращаемся. Эй, а ты написал своей матери?

52

Я у друзей. Не волнуйся! J

Телефон Аннабель пропищал, и этот текст высветился на экране. Примерно через минуту он пискнул еще раз, предприняв вторую, слабую и безрезультатную попытку вызвать свою хозяйку. Приходили уведомления и о пропущенных звонках из школы, но телефон, погребенный под стопкой ненужной почты на кухонном столе, был нем и беспомощен.