Князь мертвецов-2

— Возможно, этой способностью можно как-то управлять. — попытался успокоить его Ингвар. — Это всё изучать нужно, знаете ли, а не… на личные впечатления и старые сказки полагаться!

— Эй, эй, вы кто такие? Что возле участка по ночи делаете? — городовой, шагнувший из темноты под свет фонаря над крыльцом, замер на миг, закрываясь ладонью, а потом начал судорожно скрести пальцами кобуру паро-беллума.

— Пока он тут щурится, его раз пять убить можно. — окидывая городового безнадежным взглядом, проворчал Митя.

— Это вина Кровных и правительства, что вы не только народ, но и вот — даже сатрапов ваших — в невежестве держите! — отрезал Ингвар.

— Что вы там болтаете? — рявкнул городовой, беря их на прицел. — А ну — слезай!

Дверь участка распахнулась и дуло паро-беллума дернулось в ту сторону.

— Э… ваше высокоблагородие? — растерянно пробормотал городовой, неуверенно опуская паро-беллум.

— Новенький? Из пополнения? — отец скользнул по нему рассеянным взглядом.

— Из Александровска переведен.

— Во время дежурства что-нибудь видел? Слышал? Может, мимо проезжал кто?

— Никак нет — никого подозрительного! — немедленно вытянулся во фрунт городовой. — А то б пресёк — на корню, так сказать! Для того и поставлен, службу знаю.

Вытирая руки платком, из темноты за дверью выступил старший Штольц — городовой чуть снова не вскинул паро-беллум от неожиданности.

— Спокойнее! — рявкнул на него отец. — Ну что, Свенельд Карлович?

— Насколько могу судить, ни один из замков не взломан.

— Хотите сказать, что их всех разом Пек унес? — раздраженно бросил отец.

— Я всего лишь хочу сказать, что замки не были сломаны. — мягко ответил Свенельд Карлович, и отец тут же отвернулся и резко выдохнул:

— Простите. Не хотел вас обидеть. Но, Предки, пустой участок! Кабинеты, камеры, все заперто… и никого!

— А… а мертвецкая? — срывающимся голосом спросил Митя. — Там тоже никого?

— Там — мертвецы. Вполне благопристойно лежат на своих местах, разве что вокруг каждого стола зачем-то выложен круг из обломков кирпичей. Зачем это господину трупорезу, нынче не спросишь — его нет.

— Так это… Имею честь доложить, на квартире своей трупорез. Он мимо моего поста еще ввечеру проходимши. Его-то я уже запомнил — больно личность характерная, сам чисто мертвяк, особливо когда выпимши. — влез городовой. — Ну, дык он же не подозрительный, можно сказать, свой брат-служака, хоть и по трупам…

— А кого еще не-подозрительного видел? — напряженно спросил отец.

— Дык много кого! Подводы с кирпичом проезжали, мастеровые шли, купцы опять же, даже господа дворяне изволили на прешпект на вечернюю променаду выйти… — городовой сунул руку за обшлаг мундира. В руке оказался паро-беллум, городовой охнул, сконфузился, суетливо затолкал оружие в кобуру, и наконец вытащил изрядно растрепанную записную книжку. Смущенно поскреб ногтем жирное пятно — от пятна ощутимо тянуло чесночной подливкой. — Про всех слушать изволите?

— А вы что же, всех записываете? — без долгих церемоний отец выдернул книжку у городового из рук.

— Дык… как на учебе сказывали: записи оченно способствуют наблюдению за благонадежностью и раскрытию преступлениев. — городовой преисполнился старательной важности. И тут же снова засмущался. — Токмо всех-то записывать у меня не выходит, шмыгают больно шустро, а пишу-то я дюже медленно: пока одного запишешь, другой уж и мимо пробег… Грамоте не шибко обучен, извиняюсь… — почти шепотом добавил он.

За спиной у Мити обидно хмыкнул Ингвар. Хотя Мите-то что — не его дело заботиться о грамотности нижних чинов полиции. Вон, пусть отец мучается!

Отец явственно мучился, разбирая при свете фонаря расплывшиеся на листах каракули:

— Семейство с супружницей и дётьми числом семь… барышни гулящие, но приличные, три штуки… Это еще что за три штуки барышень?

— Это которые по прошпекту так себе гуляют, не заради кавалеров, а заради свежего воздуха. Да оне и не гуляли даже, а до дому поспешали, час то уж поздний был. Я их до угла проводил, чтоб чего не вышло, а там на следующем углу уж Макар стоит, так, от городового до городового, и дойдут безопасно.

— Хвалю. — кивнул отец, возвращая книжку, и городовой расцвел. — А после прилично-гуляющих барышень уже никого и не было?

— Его благородие проезжали, но их-то я уже писать не стал. — заталкивая книжку в карман, пропыхтел городовой — растрепанная книжка в карман не влезала.

— Какой еще «его благородие»? — страшным шепотом спросил отец.

Городовой вздрогнул, многострадальная книжка хлопнулась в грязь.

— Дык… полицмейстер наш, а с ним еще городовых трое, и статские какие-то, потрепанные, на арестантов похожие, четверо человек… — зачастил он. — Как раз в чуде-юде навроде этой ехали. — он ткнул в паро-телегу. — Я думал, ваша и есть.