Клык и коготь

– Нет, определенно нет. Я думал об этом, и так нам будет лучше. Это не дает им такого преимущества, как он думает. В некоторых процессах – да, но не в этом. Я говорил тебе, это означает, что он, или хотя бы его поверенный, обеспокоен. Он знает, что все когти – на нашей стороне, поэтому пытается произвести впечатление париками. На втором слушании самое важное, что думают присяжные. У нас будет жюри присяжных из горожан, половина которых будет на твоей стороне. Мы хотим установить некоторые вещи: во-первых, что это вопрос о намерениях твоего отца, во-вторых, что Даверак – богатый задира, а ты трудолюбивый дракон, сам себе прокладывающий дорогу, которого надули с наследством. Видишь, как это выглядит – я меняю парики и надрываюсь для тебя один, а на его стороне сидят развалясь три адвоката.

– В твоем описании это больше похоже на театр, чем на правосудие, – сказал Эйван, наполовину разочарованный.

– Так и есть, – сказал Хатор яростным шепотом. – Это и есть театр. Смотри, как я работаю с париками. Когда это не имеет значения, я меняю их так ловко, что не заметишь, но когда я начинаю путаться с ними, это для того, чтобы показать, что на тебя работает только один поверенный, а на него трое. Или чтобы сделать небольшую паузу для жюри, чтобы они подумали о том, что только что было сказано. Увидишь. Это все работает на нас.

– Я начинаю понимать, почему ты считал меня бараном из-за того, что я всего этого боялся, – сказал Эйван.

Хатор нахмурился.

– Нет, это правильно, что драконы, которые не знакомы со всем этим, питают определенное почтение к суду. Это тоже часть театра. А теперь тихо, судья собирается провозгласить.

Старый бронзовый дракон, который сидел как статуя дракона на пьедестале с тех пор, как вошел, поднес коготь к парику и поднялся на ноги.

– Мы считаем, что иск правомерен и на него следует ответить, – сказал он дрожащим шепотом и сел обратно.

– Вопрос, – немедленно вскочил на ноги адвокат Даверака в запрос-парике.

– Что такое? – вновь спросил черночешуйный судья.

– Мы хотим запросить обязывающий ордер для свидетеля Преподобного Пенна Агорнина.

– Почему? – спросил судья с тонкой нитью любопытства, украсившей его обычно скучающий тон.

– Он отказался делать заявление и давать показания, а мой клиент считает его свидетельство жизненно важным.

– Возражения? – спросил судья, глядя на Хатора и Эйвана.

Хатор поднялся, уверенно водрузив запрос-парик на голову.

– Возражений нет, но мы бы хотели получить аналогичный обязывающий ордер для Почтенных Эйнар и Селендры Агорнин, поскольку опасаемся, что их запугали и заставили отказаться от участия в иске моего клиента и от дачи показаний.

Черный судья явственно моргнул. Бронзовый слегка наклонился вперед. Ржавый не двигался.

– Кто запугал? – спросил, наконец, черный.

– Это будет установлено в ходе разбирательства, – сказал Хатор уверенно. – Ответить на этот вопрос сейчас означало бы выдвинуть необоснованные обвинения и поставить под сомнение те свидетельские показания, которые мы желаем привлечь.

Черночешуйчатый судья обменялся взглядами с двумя другими.

– Хорошо, – сказал он спустя мгновение. – Прошение удовлетворено. Все три удовлетворены. Четверо выживших детей Бона Агорнина будут собраны вместе, чтобы дать показания, или будут обвинены в неуважении к суду и подвергнуты суровому наказанию. Необходимые документы получите у писца.

– Дело будет рассмотрено двенадцатого дня месяца Глубокозимья, – сказал бронзовый судья.

Он перевел взгляд с Хатора на адвокатов Даверака, никто из которых не возражал против даты, затем кивнул писцу.

– Первое слушание распущено, – громко произнес писец. Судьи покинули зал через свою дверь. Хатор и другие адвокаты поспешили к писцу за бумагами. Эйван ждал, теперь скучая, ничуть более не страшась грозной славы правосудия.

XIII. Глубокозимье в Бенанди

48. Четвертое признание

В последний день месяца Ледозимья почту в приходский дом Бенанди доставили, как обычно, к завтраку. В этот день в почте оказалось два конверта с позолоченной кромкой, Обязывающие Ордеры для Пенна и Селендры, предписывающие им явиться в суд Ириета на двенадцатый день Глубокозимья.

Пенн, читая этот ордер, не мог унять дрожи в когтях. Величественный язык документа произвел на него должное впечатление подобно тому, как судебный церемониал произвел впечатление на его брата. «Где ты будешь говорить правду, когда спросят», прочитал он, и «будешь признан виновным в неуважении к суду и подвергнут суровому наказанию», и «принять все последствия законного решения».

Некоторое время он смотрел на ордер, пытаясь успокоиться, но, прежде чем он почувствовал, что уже может контролировать вращение глаз, заговорила Селендра.

– Я должна отправляться в Ириет! – сказала она.

Пенн посмотрел на сестру поверх своего ордера. Ее фиалковые глаза сияли. Она выглядела много счастливей, чем долгое время до того.

– Ириет! – сказала Фелин. Она никогда не была в Ириете. – Зачем?

– Не может быть, чтобы Даверак потребовал твоего присутствия, – сказал Пенн, медленно опуская документ на стол.