Клык и коготь

– Конечно, существует, – ответила Селендра, удивленная вопросом. – Что, если не волшебство, позволяет нам, таким большим, летать? Что, если не волшебство, дает нам расти, когда мы поедаем других драконов, но не дает расти от мяса быков и оленей?

– Ну, не такое волшебство, – простонал Вонтас. – Другое, как в историях. Заклинания, и чародеи, и горы, поглощающие золото драконов, и скалы, которые оживают и пускаются в пляс?

– Ничего из этого я не видела, – сказала Селендра. – Но Церковь учит нас, что Камран изгнал чародеев, значит, когда-то они были.

– А они были драконами или яргами? – спросил Герин.

– Какой-то нелепый разговор для тех, кто заблудился в горе, – пожаловалась Селендра.

– Мы не заблудились, – сказал Шер. – Смотри!

Далеко впереди можно было увидеть, что внизу темнота сереет, верный признак выхода в большой мир.

X. Выбор союзников

37. Третий званый обед

Друзья Эйвана, как и он сам, жили в Ириете круглый год, независимо от сезонов. Вернувшись в город, Эйван зажил в свое удовольствие. Побив Кеста в честном бою, он мог пока не опасаться за свое положение в Департаменте Планирования. Его работа – дело по перестройке Скамбла, – которую поручил ему Лирален по его возвращении, требовала тщательного изучения документов, прежде чем он мог бы принять какое-либо решение или начать как-то действовать. Поскольку Лирален это знал, Эйван был освобожден от большей части обычной текучки в офисе. Часто он давал Кесту особенно нудные задания, с удовлетворением убеждаясь, что Кест принимает его главенство, старательно их выполняя. Что касается его светской жизни, она была настолько интересна и насыщенна, насколько это позволено дракону, едва ли два месяца как потерявшему отца, чтобы не возбуждать упреков общества. Он отклонил несколько приглашений и принял несколько других, при этом отказывался от важных, но скучных приемов, которые посещали по большей части для того, чтобы показать себя, а принимал приглашения на небольшие, но более занимательные вечеринки. Он не танцевал, ну, разве что с самыми прекрасными драконицами. Одним словом, жизнь его можно было бы назвать счастливой, если бы не два обстоятельства.

Продолжение судебного процесса, начатого так лихо, оказалось медленным и дорогостоящим. Хатор качал головой над каждым новым материалом по делу. Селендра в письме попросила удалить ее имя из иска, потому что она не могла бы перенести разлуку с Эйнар. Пенн написал письмо, полное страсти, которую Эйван не мог постичь, – отказываясь от каких-либо свидетельских показаний.

– Все наши надежды были на то, что вы выступите все вместе, – сказал Хатор, морща морду.

Эйван, естественно, ответил Пенну, что тот не обязан давать никакие показания, если не хочет, но он не может понять, какие такие «религиозные принципы» не позволяют Пенну это сделать.

Другой кручиной, омрачавшей покой Эйвана на золотом ложе, стала этой зимой Себет. Она продолжала делить с Эйваном рабочий стол каждый день и ложе почти каждую ночь. Однако ничто не могло развеять печаль, овладевшую ею с того самого дня, как Кест оскорбил ее. Она работала с еще большим энтузиазмом, чем всегда, но уже не поддразнивала Эйвана как обычно. На его вопросы отвечала, что она счастлива и все хорошо. Ее не могли развлечь ни капоры по последней моде, ни вылазки на замерзшую реку с подругами, которые, как и она, не могли использовать титул Почтенная перед своим именем. Эйван гадал, не покинул ли ее другой любовник, который был ей дорог, но не спрашивал об этом. Он старался быть обходительным и заботливым по отношению к ней и надеялся, что это ей помогает.

Благородный и Благородна Рималин уехали из города на часть Листоверта и Свежезимья. Эйван получил приглашение навестить их в поместье Рималин. Он был настолько занят, что не мог и подумать об этом, поэтому послал им вежливые и искренние сожаления. Затем он получил от них записку, в которой сообщалось, что они в Ириете и приглашают его отобедать с ними тем же вечером. Он велел Себет ответить немедленным согласием и отправился в их городской дом с легким сердцем. Ему не терпелось узнать, какую возможность для инвестиций обнаружил Благородный Рималин, а общество Кетинар, Благород Рималин, всегда было ему приятно.

Слуги провели его через модную переднюю, выложенную галькой и полудрагоценными камнями, в парлорную, где Кетинар выступила вперед, чтобы приветствовать его. Она была темно-красной, пережила три кладки, разумно распределенные во времени, и, хотя ее головной убор щеголял искристыми цитринами и гранатами, как и положено даме на переднем крае моды, никто бы не назвал ее красивой. Ее одухотворенный облик не нуждался в красоте. Может быть, глаза ее были посажены на морде слишком близко, но зато они сверкали ярче, чем самоцветы в кружевах на ее лбу.

– Я не видела вас целое столетие, – сказала она Эйвану вместо приветствия.