Ключ от дома

— Первый опознанный в этом году, — продолжал Игорь, ероша светлые волосы, — чтобы занять чем-нибудь руки. — Вообще-то по санитарным ямам работаем, там безымянные больше…

— Санитарные? Это что? — спросила Татьяна Дмитриевна.

— Ну, поля освобождали под пахоту — трактором в яму сгребали…

Татьяну Дмитриевну передернуло — она по-другому рисовала себе картину благоговейного отношения к павшим со стороны освобожденного населения.

— Случайно металлоискателем прошли. Он один был. — Игорь нахмурился и посмотрел Татьяне Дмитриевне прямо в лицо. — Отход прикрывал.

— Металлоискателем поле не пройдешь, — солидно вставил седой, которого тянуло поговорить. — Площадь огромная. А то бы много обнаружили.

— Не всегда, — возразил Игорь. — Хорошо, если металл. А тогда — тоже случайно — из окопа человека подняли, при нем из металла был только штык… к палке привязанный.

Седой горестно крякнул и опустил голову. За его спиной темнел, отсвечивая лаком, старый сервант, где в дальнем углу стояли приметы прошлого благополучия — хрустальные бокалы, но ближнее место на полках заняли вещи уже совершенно другого образа жизни: алюминиевая кружка, охотничьи ножны, фляжка.

— Отход? — спросила Татьяна Дмитриевна и покосилась на седого. — Почему?

Игорь охотно объяснил.

— Ну… человек здоровый, крупный. Полный боекомплект. И, похоже, сдаваться не собирался. — Он засомневался, но продолжил: — В ногах чайник был, крышка запаяна, и до половины тол. В носике — остаток шнура. Взорваться хотел. Не смог.

Татьяну Дмитриевну словно ударило.

— Пулей убило? — спросила она, сглотнув.

Ей было странно, что человек с такими ясными глазами, чистым лицом и стеснительной улыбкой спокойно произносит слова, от которых у нее мурашки ползли по коже.

— Видимо, артиллерия работала. Ребра переломаны в крошку. Это обычно — когда взрывы.

Татьяне Дмитриевне стало так неестественно и страшно, что она застыла. Казалось, все просто: никто ее не экзаменовал, никто не журил, но она бы предпочла официальное мероприятие и формальный выговор. Она не предполагала, что рассказом о дедушке ей сделают больно. Тем временем Игорь, ковыряя широким ногтем, развязывал пакет.

— Ложка была подписана, — сказал он довольно. — Котелок обычный был, не подписан, только ложка…

Он выложил на полированный стол побитые землей и коррозией предметы: ложку, ключ и маленький кругляшок, к которому Татьяна Дмитриевна взволнованно пригляделась, но не идентифицировала.

— Ферзь, — пояснил Игорь. — От шахматного набора, дорожного. В кармане лежал.

Татьяна Дмитриевна подалась назад, и Игорь, истолковав ее ужас по-своему, придвинул к ней предметы.

— Это личные вещи, — сказал он успокоительно и как-то ласково. — Личные — родственникам отдаем. Казенные обычно не интересуют. — Проследив ее взгляд на изъеденный ключ, он добавил: — От дома, наверное.

Татьяна Дмитриевна не шевелилась, и Игорь, прерывая паузу, сказал:

— Это вам.

Татьяна Дмитриевна все не решалась прикоснуться к вещам, оставшимся от дедушки. У нее было странное чувство — абстрактные размышления о героизме, долге, судьбе оборачивались конкретной материей: кривой ложкой с нацарапанной фамилией… случайно забытой шахматной фигуркой… ключом от дома. Комок подкатил к горлу, и руку жгло, словно предметы были раскаленные. Заметив ее замешательство, Игорь сгреб все обратно в пакет.

— Возьмите, — сказал он. — Извините, я бы сам занес. — Он сладко потянул могучие плечи, обтянутые трикотажем. — Просто в Москву завтра мотануться надо, я спать лечь хотел…

При упоминании о Москве пред Татьяной Дмитриевной возник ее фирменный список дел и покупок, она очнулась, вернулась к действительности и приняла пакет — судорожно сжав горловину. Ей очень захотелось поговорить про что-нибудь обыденное, из нормальной человеческой жизни.

— В Москву? Может, я с дочкой созвонюсь, она семена подвезет? А я бы зашла, взяла. Они легкие — пакетик маленький. Время проходит, сажать надо, а она никак…

— Можно, — сказал Игорь охотно. — Пожалуйста. — И Татьяну Дмитриевну снова кольнула зависть, потому что Алексей любое, даже самое ни╜чтожное дело умудрялся превращать в проблему.

Они обменялись телефонами и явками, и Татьяна Дмитриевна, не зная, что сказать на прощание, выговорила:

— Как вы этим занимаетесь. Жутко…

Седой вскинул голову и изобразил назидательную мину.

— Как сказано? — заявил он. — "Война не окончена, пока не похоронен последний солдат".

— Да… — согласилась Татьяна Дмитриевна. — Война не окончена…

Она шла по улице понуро, с печальным чувством. Легкая морось была благодатной и теплой, гуляющая молодежь даже не накидывала капюшоны на головы, но Татьяна Дмитриевна не обращала внимания на дождик, трогавший лицо. Вспомнились бабушкины рассказы о послевоенной нищете и как прогибались доски полугнилого пола в их неухоженном доме — до ремонта, учиненного Виктором Геннадьевичем — а дедушка, видите ли, и сдаваться не собирался. Но ключ хранил… Видимо, надеялся вернуться… отпереть дверь… войти неожиданно.