Ключ от дома

— Потому что один уничтожат на судебно-баллистической экспертизе. Вещдока для суда не останется. Но все равно хлебнешь.

— Я ничего, — забормотал Славик испуганно. — Я не потому… хочется такое… главное, понимаешь? Я не прикоснусь даже…

— Сейчас и прикасаться не к чему. Все сгнило давно… Ладно, пошли.

— А призраки… ты говорил… действительно — являются?

— Ага. Являются. В основном — впечатлительным девушкам. Или тому подобной публике.

— А-а-а…

Голоса пропали. Остался слабый звук, в котором Татьяна Дмитриевна различила плач. В груди у нее оборвалось, она метнулась на второй этаж и застала Сашу на диване, растрепанную и заливающуюся горючими слезами. Когда перепуганная Татьяна Дмитриевна в немом ужасе заломила руки, оказавшись рядом с дочерью, та мучительно выдавила:

— Саша… не отвечает.

— Господи! — воскликнула Татьяна Дмитриевна, у которой отлегло от сердца, а дочь беспорядочно тыкала пальцами в пространство, лопоча:

— Его нет… нет! Он ушел. Исчез… Я зову… а он не отвечает…

— Ну, ну. — Татьяна Дмитриевна погладила дочь по голове. — Успокойся…

Увидев, что происходящее к лучшему, она оставила Сашу одну, спустилась вниз и мысленно поблагодарила дедушку за удаление скверного советчика. Долго сидела молча, пока не спустилась Саша — зареванная, но притихшая.

— Мам, давай ужинать, — попросила она.

Татьяна Дмитриевна встала и взялась за ручку холодильника. Собрала на стол и, нагнувшись, тихо поцеловала дочь в теплую макушку. Саша не обратила внимания на материнскую ласку, она была занята едой и переживаниями, а Татьяна Дмитриевна села, и ей вспомнились слова Игоря о призраках и впечатлительных девушках. Почему-то она осталась довольна, хотя успела привыкнуть к воображаемому дедушкиному присутствию в доме, но с готовностью отказалась от впечатления, потому что смутно понимала неестественность общения мертвых с живыми — неестественность, в которой крепко была убеждена с давних времен, с тех пор, когда дочь поразила ее новостью о беседе с покойным братом. Она одобрительно покивала пространству, и Саша удивленно вскинулась.

— Мам, ты чего?

— Ничего, — успокоила дочь Татьяна Дмитриевна. — Ешь…

Поужинав, Саша поднялась и пошла к двери.

— Я поеду, — уныло проговорила она, обматывая вокруг шеи косынку, словно это была веревка. Татьяна Дмитриевна насторожилась:

— Куда, куда на ночь глядя? С ума сошла? Опасно…

— Надо, — отрезала Саша. — Мне на работу.

Категорически отказавшись от проводов, она уехала, а Татьяна Дмитриевна обошла комнаты, поднялась наверх, проверила все помещения и сделала вывод, что дом совершенно пуст, свободен и что ей легко. Она спустилась в кухню, достала с полки ключ, приняла в ладонь и сжала пальцы. Решила, что в потеплевшем куске металла нет никакого скрытого смысла, что это изуродованный коррозией ключ и больше ничего. Прежде чем положить ключ на место, бережно погладила его в благодарность за совершенное ею открытие. Потом позвонила Саше и убедилась, что та села в автобус.

Утром она вышла на работу, а днем ее настиг на платформе запыхавшийся Роман Федорович.

Он так стремительно налетел на нее со спины, что Татьяна Дмитриевна испугалась. Пришло в голову, что вчерашнее благорасположение Романа Федоровича прошло вместе с легким опьянением, и сейчас она станет ответственной за огрехи Российских железных дорог, за неубранный станционный туалет, за голубей на асфальте и еще за какие-нибудь провалы в работе. Бывший служащий мэрии был в потрепанной до дыр куртке и выглядел как бездомный бродяга. В руках у него была хозяйственная сумка, а близко посаженные глаза светились недоброй энергией.

— Ох, Роман… — пролепетала она, вставая в защитную позу.

Но Роман Федорович даже не посмотрел ей в лицо.

— Танюша. — Он зашарил по карманам. — К разговору вчера… я телефон записал… насчет Алексея. Позвони, — и он сказал с категорическим убеждением, словно от его услуг отказывались изо всех сил: — Позвони обязательно! Надо спасать парня!

И, повернувшись с сосредоточенным видом, зашагал по платформе.

— Сам-то куда? — окликнула Татьяна Юрьевна неутомимого подвижника.

Тот затряс головой.

— Тороплюсь, надо родственника встретить, в Москве. Везет кое-что…

Он так сгорбился и казался таким скорбным со спины, что Татьяне Дмитриевне захотелось окликнуть его и показать, что он наверняка не замечал: как красиво отмыли и привели в порядок станционное здание, какие теперь у него веселые, яичные, белково-желтковые оттенки, и, значит, Российские железные дороги не так плохи. Но потом взгляду, брошенному мельком, попалось оставленное здание старого депо, со стенами, заросшими до человеческого роста, с метровым подлеском на крыше, и она передумала. Решила, что кто-то должен сражаться с недостатками и пусть Роман Федорович живет своими глазами. У него своя война.