Клей

– Да тебя ж там не было, – говорит. – Его там даже не было, – объяснил он этому английскому снобу. Он теперь решил, что это нормальный парень, и положил руку на плечо своему новому лучшему другу. – Это Гай, – сказал он мне. – Такой вот гай, – засмеялся он, и парень тоже стал нервно подхихикивать.

Я подумал: интересно, сколько раз бедняга слышал эту шутку.

– Если б я там был, я бы вписался, Биррелл, – возразил Терри.

– Вписался бы разрулить барахлишко у него дома, – не унимался Билли. – Он же ему матрас обоссал. Беспредельщик ты, Лоусон.

Терри улыбнулся и съехал с темы. Ему все похуй. У него такое выражение, как у пса, который лижет себе яйца, и так ему вкусно, что и чесаться не надо.

– Иди ты на хуй, Биррелл. Давайте замутим вечерину…

Тут Вольфганг, похоже, стал догонять тему про матрас.

– Что это значит… что он говорит? – спросил он немного смущенно.

Терри снова приобнял его.

– Да я просто прикалываюсь, дружище. У тебя же до фига места, давай все туда двинем. Зададим жару, – заорал он, – будем излучать любовь! Поехали! Пусть парни тащат туда аппарат.

Я подумал о своих пластинках, о том, что можно будет замутить небольшой сет, показать немчуре нашего шотландского стайла. Шотландский стиль… смех, да и только, вот и Голли плетет что-то Эльзе и Гудрун. Вот снял и выкинул футболку. Вокруг все глаза, зубы, улыбки. А он все впаривает, и что волосы у них такие красивые, и что немецкие парни совсем не так романтичны, как шотландцы, а я все ухохатываюсь, хотя по части романтики с обтаблеченным Голли никто тягаться не может. Если только я.

– Там будет просто охуенно, Голли, – сказал я, прервав его словесный понос.

– Так хуй ли, – поддакнул Терри.

– А если полиция… – упирался Вольфганг.

– Да хуй-то с ними. Что они могут – только разгонят нас опять. Устроим дискач!

Последнее слово, как правило, остается за Терри. И вот мы затолкались в вэны да тачки, и караван двинулся к Вольфгангу, который конкретно подссывает. Марсия в тихой ярости накалилась практически добела. Рольф скрутил косяк, я пыхнул и передал дальше, пропуская Биррелла, который и так отмахнулся. Голли примостился между двумя девушками и положил голову одной из них на плечо.

Борьба за право тусоваться

Добравшись до Вольфганга, мы принялись выставлять аппарат. Вся туса ждала в саду. Из балкона получилась офигенная диджейская. У пацанов хватило кабеля, чтоб подсоединить колонки, а я выставил усилок и микшер. Чтобы все законектить, потребовалось минут двадцать, не больше.

За вертушками стартовал Лютер. Крутит неплохо. Я весь извелся, так хочется встать за пульт и показать фрицам, на что я способен.

Марсия все никак не успокоится, и лоусоновская болтовня только усугубляет ее печаль.

– Да ладно тебе, куколка, ну вечерина, ну и что, – мелет Терри, – видишь ли, мы должны бороться за право тусоваться. Дело в том, – втуляет он ей и нескольким смущенным немцам, что оказались рядом, – что мы – «хибби» с западного Эдинбурга. Долгие годы нам приходилось биться с «джамбо»… – он повернулся и посмотрел на меня, – ничего не хочу сказать против таких, как присутствующий здесь Карл, но нам было совсем не так просто, как чувакам из Лейта. Они толком и не знают, что это значит – быть настоящим «хибби».

Хрень эта никого не впечатлила, а Марсию и подавно. Она поднесла руки к ушам:

– Так громко!

Вольфганг потряхивает репой в такт, весь ушел в музон. Он знает, что такое техно.

– У наших шотландских друзей должна быть своя вечеринка, – сказал он, и мы с Терри прямо расплылись от удовольствия.

Голли замкнуло: он завился в такой бешеный чувственный экстазийный клубок с двумя телочками из бундеслиги, что не сразу и разглядишь в них Эльзу и Гудрун. Все трое попеременно сосутся друг с другом. Прервавшись на сек, он крикнул меня:

– Карл, подь сюда. Привстаньте. Эльза. Гудрун.

– Вот что я вам скажу, – начал я, – вы самые красивые пташки из всех, что я когда-либо видел.

– Тут ты не ошибся, – подтвердил Голли.

Эльза засмеялась, но заинтересованно так, и говорит:

– Я думаю, ты говоришь это всем девушкам, которых встречаешь, когда ешь экстази.

– Это точно, – говорю, – но при этом никогда не кривлю душой.

И это действительно так. Эльза и Гудрун. Вот что мне нравится больше всего в таких сценах. Можно восхищаться красотой одной женщины, но когда видишь целую толпу красавиц сразу, эффект от этого зрелища настолько сильный, что тебя просто уносит.

Он подвел меня к ним поближе:

– Ладно, давай попробуй.

Девушки расплылись в улыбках, так что я вписываюсь и сосусь сначала с одной, а потом и с другой. Потом Голли снова облизывает их обеих. Потом птички стали целоваться между собой, а Голли поднял бровь. Женщины такие красивые, а мужики – такие псы, что будь я телкой, был бы лесбой стопудово. Когда они оторвались друг от дружки, Эльза говорит:

– Теперь вы должны делать то же самое.

Мы с Голли переглянулись и давай ржать.

– Ни хуя, – говорю.

– Я его обниму, вот и все, – сказал Голли, – люблю я его, сучару, хоть он и «джамбо».