Кинотеатр повторного фильма

Но чем старше я становился, тем реже о нем вспоминал. И ни разу с самой ранней юности не пытался его пересмотреть. Сейчас этот фильм не то чтобы забыт. Я довольно часто вижу в социальных сетях отсылки к «великому» фильму «Пятая печать» (Венгрия, 1976, режиссер Золтан Фабри). Чаще всего они возникают, когда обсуждаются какие-нибудь важные этические проблемы в контексте очередного мысленного эксперимента вроде «парадокса вагоновожатого»: если по ходу трамвая на трамвайных путях лежит пять человек, но можно свернуть на пути, на которых лежит только один, стоит ли сворачивать? А вдруг этот один окажется великим скрипачом? Ну и так далее.

Еще чаще его упоминают, когда говорят об ужасах тоталитаризма. Но говорящий о нем – это почти наверняка мой ровесник. В отличие от «Мимино», жизнерадостной грузинской киноутопии о дружбе народов Советского Союза, которая разделила с «Пятой печатью» первую премию на Десятом Московском международном кинофестивале 1977 года, «Пятая печать» осталась внутри своего поколения и, вероятно, его не переживет.

Я не пересматривал этот фильм с самой ранней юности. Дело в том, что, во-первых, как мне казалось, после того шокового впечатления, которое он на меня в первый раз произвел, я его на всю жизнь прекрасно запомнил, во-вторых, я знал, что смотреть его мне будет крайне неприятно (его в любом возрасте и состоянии неприятно смотреть), а в-третьих, я был уверен, что он не сможет мне сказать ничего нового, тем более что я его уже сам столько раз пересказывал другим. Это вообще кино не для пересмотра, а для пересказа.

Конец 1944 года, Венгрия. Власть захвачена нацистской партией «Скрещенные стрелы». Их эскадроны смерти с энтузиазмом уничтожают евреев, цыган и просто тех, кто кажется неблагонадежным. Между тем Красная армия стоит на подступах к Будапешту. Город бомбят. Люди выживают как могут. У одних это получается лучше, у других хуже.

Четверо приятелей почти каждый вечер собираются в подвальном кабачке пропустить по рюмке палинки, покурить дешевых сигарет и почесать языком. Это очень помогает поддержать хоть какую-то иллюзию нормальной жизни. Всем понятно, что конец войны уже не за горами. Нужно просто перетерпеть нацистов, переждать, отсидеться в подвале во время бомбежек. В конце концов, они простые обыватели, которые никого не могут интересовать. И всякому ужасу на земле когда-нибудь да приходит конец.

Четверо героев – это хозяин трактира, а также плотник, книготорговец и часовщик. В один из вечеров книготорговец хвастается друзьям куском великолепной говяжьей грудинки, которую он выменял на альбом Босха. Пока все восхищаются грудинкой и обсуждают способы ее готовки, на экране время от времени возникают фрагменты картин Босха. Ужасные, разумеется, фрагменты. С этого и начинается фильм. С куска грудинки и с Босха. Это очень прозрачное сопоставление. На столе дефицитная грудинка. Босх рядом и вот-вот постучится в двери.

Когда я впервые смотрел «Пятую печать», я понятия не имел, кто такой Босх. В СССР его как-то не очень жаловали. Поэтому я тогда воспринял эти картинки буквально как часть декораций к фильму. Уже через какое-то время один мой приятель, у которого родители ездили за границу, достал альбом Босха и показал мне. Самое ужасное в картинах Босха, что когда ты на них смотришь, ты сразу понимаешь, что они имеют к тебе прямое отношение. И что это происходит здесь и сейчас. Какие-нибудь съемки туберкулезной больницы ФСИН по Саратовской области тому порукой.

В трактир заходит незнакомец. Это одетый в обноски инвалид на костылях, с безумными глазами и туберкулезным кашлем, видимо, ветеран войны. Он спрашивает подогретого вина. Теплого вина, разумеется, нет, но из жалости к калеке ему предлагают присесть за общий стол. Разговор продолжается. В основном говорят о грудинке. Но время от времени возникает тема Босха. Не хочется об этом говорить, но не получается. Очень страшно. Ужасные времена. Из людей делают мыло.

«Ну что вы все со своей грудинкой. Может, она вообще человечья? В наше-то время откуда вы знаете? И вообще, вы что, никогда не умрете от того, что ее сожрете?», «Ну и что, что они мучают людей? Они что, никогда не умрут?» – постоянно спрашивает часовщик. Он вообще неприятный тип. В общем разговоре не участвует. Но все время всех подкалывает. Ко всем пристает со своим идиотским вопросом про смерть. Как будто бы и без него не тошно. А потом вдруг спрашивает: «Представьте себе, что через пять минут вы умрете. И сразу воскреснете. Но будете другим человеком. У вас есть выбор. Либо вы станете Томацеуш Такатики, либо Дюдю. У вас есть пять минут. Быстро решайте!»

Все волнуются: «Какой еще Такатики? Какой Дюдю?» И часовщик объясняет: Томацеуш Такатики – повелитель острова. А Дюдю его раб. Один раз Дюдю чему-то улыбнулся в присутствии хозяина, и тот приказал вырвать ему язык. Его тринадцатилетнюю дочь он подарил повелителю другого острова. А девятилетнего сына отдал развратному старику. Дети быстро умерли. Жена тоже умерла от горя.