Хроники преисподней

Получив такое напутствие, Воронцов белым лебедем вылетел из кабинета и, не мешкая, направился в «Интурист». Его встретил тамошний куратор капитан Терёхин, стройный шатен с изящными манерами. Несмотря на сравнительно ранний час, он уже был здорово нализавшись.

– Иностранцы, гады, прохода не дают: выпей да выпей с ними, – так объяснил он свое состояние Воронцову. – И что велишь делать в таких обстоятельствах? Правильный ответ: пить, как лошадь. Но не для удовольствия и торжества алкоголизма, а чтобы не уронить престиж нашей необъятной Родины. И тут тебе первый урок. Если хочешь быть хорошим гидом – люби отчизну превыше всего. Иностранцы будут тебе разные провокационные вопросы задавать, типа: а чего это у вас в провинции люди сидят, положивши зубы на полку? А ты им в ответ: это, дескать, пропаганда ЦРУ! На самом деле у нас урожаи кукурузы по сравнению с 1913 годом выросли в шесть с половиной раз. И все так, чего бы ни спросили. Почему у нас машины ломаются, а у Форда нет? А потому что по сравнению с 1913 годом выпуск автомобилей вырос в сто раз. Лучше всего, конечно, было бы с 1812 годом сравнивать, но, боюсь, иностранцы нашего юмора не поймут.

Воронцов нахмурился: чего-то товарищ капитан как-то двусмысленно изъясняется… Какая-то гнилая ирония в словах сквозит. Как будто он сам попал под влияние западной пропаганды.

– Ты, старлей, понять меня не в состоянии, – отвечал товарищ капитан, отводя в сторону свои дымчатые с поволокой глаза. – Ты – черная кость, контрразведчик, топтун. А я раньше в разведке работал, в Первом главном управлении. Во Франции жил, в Италии, всю Европу объехал. Ты знаешь, что такое Нотр-дам-де-Пари? И не узнаешь никогда, потому что будешь сидеть своей тощей задницей на том стуле, который тебе укажут. А о том, что существует большой мир, ты только по радио будешь слышать, да в журналах читать.

Такое обращение Воронцову совершенно не понравилось.

– И чего же вас из Первого управления поперли, товарищ капитан, – за избыток таланта, надо думать? – ядовито спросил он.

Конечно, такой тон в обращении со старшим по званию был ему совсем не по чину, но капитан был сам виноват – нельзя так себя вести, тем более, что Воронцов ему даже не подчиненный.

Капитан, однако, не рассердился, только посмотрел на него с печалью и сказал:

– Будешь смеяться – но да, именно поэтому. А вовсе не потому, что я алкоголик. Ты запомни, старлей: у нас умные и талантливые первыми страдают. Они первые в очереди в тюрьму и на плаху. Если есть у тебя хоть немного мозгов – прячь их. Во всяком случае, до тех пор, пока сам в большие начальники не выбьешься. Но и тогда особо не усердствуй, такое мое будет тебе напутствие. Ну, а теперь давай-ка займемся инструктажем…

Возвращаясь домой, он все вспоминал не инструкцию почему-то, а эти вот слова капитана Терехина про умных и талантливых. Ну, как же можно такое говорить, да еще младшему по званию? – мучился Воронцов. Ведь он теперь просто-таки обязан донести об этом разговоре. Потому что если не донесет он, Воронцов, то может донести сам капитан. Вот проспится, схватится за голову – и донесет. А может, он и вовсе не такой уж пьяный был. Может, это проверка была, или, попросту сказать, провокация. И что тогда делать – прямо сейчас бежать докладывать? А кому? Неужели самому полковнику Дерябкину? И что ему на это ответит товарищ полковник? Я, скажет, тебя затем на задание отправил, чтобы ты мне на собственных товарищей стучал? Здесь тебе, скажет, не бериевские времена. Ты, скажет, лучше делом займись, сукин ты сын…

Так, он, пожалуй, и поступит. Будет работать с объектом, а если вдруг его спросят, почему на товарища капитана не донес, скажет так: некогда было, занят был сверх всякой меры. Очень довольный своей ловкостью и изворотливостью, старший лейтенант поужинал, почитал газеты, после чего улегся в постель и быстро заснул.

Когда спустя два дня он снова явился в Интурист, его там встретил уже другой человек – низенький, лысый, мрачный.

– А где капитан Терехин? – спросил Воронцов, забыв старое правило – задавать начальству только те вопросы, которые имеют непосредственное отношение к делу. Потому что за лишние вопросы можно не только отповедь схлопотать, но и чего похуже. Например, выговор в личном деле.

Низенький, однако, бранить его не стал, только поморщился и отвечал, что капитана Терехина больше нет.

– Как – нет? – не понял лейтенант.

– Застрелился, – буркнул низенький.

– Как – застрелился? – Воронцов никак не мог прийти в себя, разговор этот казался ему какой-то небывальщиной.

– Из табельного пистолета, – вздохнув, отвечал новый куратор…

Глава четырнадцатая. Гид-переводчик

Группа, которую в качестве гида должен был вести Воронцов, состояла из трех человек. Два типичных американца, муж и жена, и сам Алсуфьев.