Хроники преисподней

Ногтев несколько секунд молчал, потом приблизил лицо к Громову и сказал:

– Ты, как тебя там…

– Василий Иванович, как Чапаева, – подсказал Громов.

– Да, точно. Так вот, Чапаев, ты меня до сегодняшнего дня вообще-то видел?

Седовласый кивнул: разумеется, видел, и неоднократно.

– Тогда скажи на милость, какой из меня аристократ? – продолжал Ногтев. – Я революционный матрос, у меня папаша из крестьян, хоть и сельский учитель. А ты говоришь, чтобы мне кого-то там играть. Как это у тебя в мозгах помещается…

– Вы неверного мнения о своей персоне, – безмятежно отвечал Загорский. – У вас тонкие, подлинно аристократические черты лица, вы держитесь с необыкновенным достоинством. Кому же и играть на театре, как не вам?

Ногтев прищурился, неотрывно глядя в лицо Загорскому-Громову. Нестор Васильевич не умел читать чужие мысли, да и никто не умел, таково уж строение человеческого ума, но тут и не нужно было уметь. Нехитрые мысли Ногтева ясно проступали на его наморщенном от сомнений челе.

Соблазн, великий соблазн искушал Александра Петровича. По сравнению с этим соблазном искушения местных соловецких отшельников казались просто смехотворными. Что дьявол и разные мелкие бесы в сравнении с честолюбием? Вот выйдет он, работник ОГПУ Ногтев, на лагерную сцену, вот сыграет, да так, как никто и никогда не играл, так что зал содрогнется в пароксизме восторга. Слух о его гениальной игре пройдет по всем Соловкам, о ней будут говорить даже те, что отродясь в театре не бывали. Весть эта благая перешагнет границы архипелага, выплеснется на берега большой земли, поползет, достигнет Москвы, дойдет до ушей самого товарища Дзержинского. Феликс Эдмундович приедет на пароходе «Глеб Бокий», возможно, вместе с самим Глебом Бокием, посмотрит спектакль, подойдет затем к Ногтеву, поглядит на него долгим взглядом, скажет неулыбчиво: да ты гений, Ногтев! Твое, скажет, место – не в этой полярной заднице, а в Большом театре, а то и вовсе в Политбюро…

А, может, и не скажет ничего такого Дзержинский. Может, сморщится, как от зубной боли и процедит сквозь зубы: «Значит, ты, вместо того, чтобы каэров перевоспитывать и уголовников, лебединое озеро на сцене представляешь? Изображаешь аристократов и красных командиров, а у самого между тем на производстве конь не валялся. Ну, раз так тебе нравится это дело, то и будь артистом. Снимаем тебя со всех должностей, судим за саботаж, отправляем в тринадцатую роту на общие работы – а по вечерам будешь лебедей представлять».

Все это так ясно было написано на физиономии Ногтева, что Загорскому все стало ясно еще до того, как гражданин начальник осознал ход своих мыслей. Поэтому Нестор Васильевич совершенно не удивился, когда Ногтев сказал негромко:

– Пошел вон, Чапаев, – и чтоб я тебя больше не видел!

Загорский в дискуссии вступать не стал, быстренько развернулся и со словами «не смею задерживать!» растворился во тьме.

«Может, застрелить его?» – запоздало подумал Ногтев. Но он был почему-то совершенно ослаблен морально, и сил его хватило только на то, чтобы медленно пойти прочь.

В еще более неясном состоянии пребывал Загорский. Разумеется, никаких ролей Ногтеву ни он, ни ХЛАМ предлагать не собирались. Нестор Васильевич явился к нему только для того, чтобы тот хотя бы на время отозвал своего пса-убийцу. Но, кажется, на этот раз ошибся и он, и безумный аббат Фариа. Похоже, мысль об игре на театре не была Ногтеву неприятной, но, видимо, раньше он об этом даже не думал. Он и Загорского-то вспомнил не сразу, Нестор Васильевич это видел, значит, ревности к актерам у него не было. Следовательно, убийцу нанял кто-то другой. Но кто тогда? Загорский стал мысленно перебирать имена начальников, которые могли бы быть причастны к этому странному делу, но дойти до конца ему не дали…

* * *

Тот, кто шел за ним следом, имел совершенно звериную повадку: он мог оставаться не только невидимым и неслышимым, но и неощутимым. Ничем иным нельзя было объяснить тот факт, что Загорский почуял его лишь в самый последний миг, когда, казалось, от удара уйти было уже невозможно.

И все-таки он ушел. Применил самый простой прием из всех возможных – не останавливаясь, просто шагнул вбок. Острый бандитский нож пропорол темноту справа от него. Не поворачивая головы, Нестор Васильевич с разворота ударил ногой в то место, где, по его прикидкам, должно было находиться вражеское ухо. Это был хороший удар – внезапный, стремительный. Однако он просвистел зря – на том месте, где должен был находиться враг, было пусто.

Когда встречаешься с опасным противником, главное – не останавливаться. Надо все время передвигаться, не давая ему нанести прицельный акцентированный удар.

Так поступил и Загорский. Сразу после удара, следуя инерции, он покатился по земле. Поскольку враг мог сопровождать его по пятам, Нестор Васильевич поднялся с земли прыжком и произвел в воздухе разворот, целя в невидимого противника ногой. Если враг следовал за ним, такой прием как минимум сбил бы его с ног, а то и вовсе прикончил бы.