Хроники преисподней

Рудый махнул рукой: какое там железо, обычное большевистское дерьмо. Вот только проделать такую штуку будет очень нелегко. Даже если удастся захватить пилота врасплох, это только полдела. Надо будет вывести аэроплан из ангара, а он очень хорошо охраняется и днем, и ночью.

– Ничего, что-нибудь придумаем, – сказал Загорский. – Время у нас есть…

Однако, вопреки убеждению Нестора Васильевич, времени у них не было. На следующий день после спектакля его ждал на улице Яшка-Цыган. Даже в темноте чувствовалось, насколько он был мрачен.

– Что случилось? – спросил Нестор Васильевич.

– Пичугу замочили, – коротко отвечал Цыган.

Болезненная судорога пробежала по лицу Загорского. Пичуга был человек непутевый и незлой, хоть и уголовник, и Нестор Васильевич с самого начала испытывал к нему что-то вроде симпатии. А неделя совместной жизни и работы и вовсе подружила их. И вот несчастный шпаненок лежал сейчас, коченея, в лагерном морге.

– Как это вышло? – Загорский почти справился с собой, но голос у него дрогнул.

– По глупости, – буркнул Яшка.

Из дальнейших его слов выяснилось следующее. Три товарища Нестора Васильевича, узнав, что в лазарет он так и не лег, решили все-таки по возможности за ним присматривать. Днем они этого делать не могли, потому что работали, но днем опасность для Загорского была минимальная – вряд ли кто-то решился бы напасть на него посреди бела дня. Зато уж по вечерам они все-таки назначили дежурство – так, чтобы один из них незаметно сопровождал Загорского до самого отбоя.

Вчера была очередь Пичуги. Вечером он что-то подзадержался, они даже беспокоиться начали. И вот, когда стало уже совсем темно и прозвонили отбой, Пичуга все-таки появился в роте. Вот только был он без вечной своей буденновки, весь окровавленный, с глубокой раной в спине – и не шел, а полз. Дополз до собора и испустил дух на руках у Камыша и Цыгана. Кто его порезал, так и не сказал – видимо, сам не знал. Скорее всего, на ножи его поставил тот самый урка, которого он недавно выследил, когда тот шпионил за Громовым. Пока Пичуга присматривал за Василием Ивановичем, мокрушник выследил самого Пичугу и прирезал его под покровом темноты.

Нестор Васильевич скрипнул зубами.

– Выходит, это я виноват, – сказал он чуть слышно.

Все виноваты, хмуро отвечал Яшка. Главное дело, неясно, как теперь быть. Похоже, мокрушник этот не отстанет, пока его не поймаешь. А как его ловить, если он ловчее черта и движется как привидение, незаметно и неслышно?

– Ладно, – сказал Нестор Васильевич, не глядя на Яшку, – мы вот как сделаем. Вы больше за мной не смотрите и не охраняйте меня. А я что-нибудь придумаю сам. Ты понял меня, Цыган?

– Понял, понял, – угрюмо буркнул Яшка.

– А вот если понял, то передай это же Камышу. Я это серьезно, мне новые трупы не нужны. И поговорите с братвой, чтобы вам не оставаться одним, особенно по вечерам. Этот ухарь может и прямо в роту к вам пожаловать.

– А мы-то что? – пожал плечами Цыган. – Мы-то кому нужны?

А то, что они – кореша покойного Пичуги, а, значит, постараются убийце отомстить. Мокрушник это понимает и для собственного спокойствия попробует и им тоже подогнать деревянный макинтош. А Громову это совсем не нужно, ему одних похорон вполне достаточно.

Сказав так, Загорский растворился в темноте.

Положение было хуже губернаторского. Убийца оказался не только наглым, но и осмотрительным, и очень осторожным. Его не обнаружил Пичуга, но, что гораздо хуже, его присутствия не почувствовал и Загорский. Это значит, он мастер своего дела и шансы выжить у Нестора Васильевича не очень-то велики. Стоило прорваться на Соловки, чтобы тебя здесь прирезал какой-то уркаган.

Сегодня Загорский был слишком занят в театре и так и не добрался до второй роты, к которой был приписан Алсуфьев. Видимо, встречу с ним придется перенести на другой день. А сейчас у Нестора Васильевича было еще одно неотложное дело… Он быстрым шагом направился к административному корпусу, где жило все начальство. Однако неподалеку от корпуса встал и задумался. Он неплохо изучил обстановку и под покровом темноты мог, конечно, миновать охрану и попасть внутрь, однако столь позднее появление в доме у начальника лагеря едва бы обрадовало Ногтева. Реакции его предугадать невозможно, особенно, если он выпил. Может и пристрелить на месте.

Нет, пожалуй, разговор с Ногтевым он отложит на завтра. Завтра в ХЛАМе будет платный показ, явится вся верхушка. Надо будет только успеть перехватить Ногтева после спектакля. А до того придется быть крайне осторожным и шарахаться от каждой тени.

* * *

Настроение у начальника соловецкого лагеря особого назначения Александра Петровича Ногтева было преотвратное – и настроение это не развеял даже спектакль. Мало того, что Бокий устроил ему выволочку по итогам года, так еще объявили о переводе лагеря на самоокупаемость. Это теперь была новая экономическая политика советского государства. Раньше она распространялась только на вольняшек на материке, теперь вот добралась и до лагерей, в том числе и до СЛОНа.