Так и завершилось мое участие в проекте. Бонзо никуда не переехал, он провел все детство в Амстелвене, он никогда не видел церковь изнутри, я сделал все, что мог.
На следующий день Леннокс отвез меня обратно на север. А чем ты-то все это время занимался? – спросил я по дороге, я тебя почти не видел. А, да всякое разное, сказал он, а ты что теперь будешь делать? Опять сядешь на пособие или вновь возьмешься за учебу? Не знаю, ответил я. Ты неплохо заработал, сказал Леннокс, на какое-то время хватит, в будущем тоже можешь рассчитывать на парочку бонусов, понятное дело, заикаться об этом не следует.
Я сказал, что понимаю. Жалко только, добавил я, что за все это время я так и не увидел Де Мейстера, то есть, извини, Бонзо. Жалко, что не смог показать, что мы для него построили.
А ты не знал? – спросил Леннокс. Он ведь всегда был за общим столом. До этого мы, конечно, побывали с ним у пластического хирурга.
Пастор! – подумал я сразу. Только тогда я понял, что все остальные, кто завтракал, обедал и ужинал вместе с нами и для кого я сочинял биографии и преступные сговоры, все до одного каким-либо образом были причастны к операции «Бонзо». Обидно, что только сейчас догадался. Но мысль о том, что Бонзо – это Пастор, я сразу же отмел; если Контора выполнила свою задачу как следует, то Бонзо был одним из неприметных дядечек, которых мне и сейчас-то уже не вспомнить, хоть я каждый день и сидел с ними за одним столом.
Дома все было как обычно. Вещи как ни в чем не бывало висели в шкафу, книги стояли на полках. Казалось, меня не было всего один день; но это не так, цветы в горшках подросли, их регулярно поливали, и аккуратная стопка писем на углу стола явно свидетельствовала о том, что не было меня довольно долго. Пособие все это время так и начислялось, а также мне открыли еще один счет, на котором лежала приличная сумма, и в последующие годы она регулярно пополнялась.
Коленбрандер, к которому я снова начал ходить (или продолжил ходить, не знаю, может, у нас уже давно было назначено время, а может, я начал новый цикл), предложил мне попробовать нечто новое: на рынке появилось лекарство, которое могло бы мне помочь. Мне разрешили участвовать в программе, где половине участников давали настоящее лекарство, а половине – плацебо. Я так никогда и не узнал, давали мне настоящие таблетки или нет, но мне помогло, в том числе за счет того, что теперь я ездил в центр психотерапии, помимо моих бесед с Коленбрандером, на один раз в неделю больше: я приезжал заполнять опросный лист в кабинете у ассистентки. Я думаю, что меня вытащило именно это дополнительное внимание, хотя не исключено, что все-таки медикаментозное лечение.
Как раз в эти годы – простите за то, что мое повествование становится слегка перечисляющим, но просто мы почти закончили и будем уже возвращаться в будущее – вышли мои первые книги. Сначала это были обычные романы, не бессюжетные триллеры о Ленноксе. Коленбрандер счел публикацию моего второго романа подходящим моментом, чтобы закончить терапию. Нам было приятно разговаривать друг с другом, но, по его мнению, работать было уже практически не над чем, и в этом он, вообще-то, был прав. Еще одним следствием выхода книг было то, что я попал в ХДПД. Во всяком случае, мне позвонила главный продюсер и сказала, что из моих книг она сделала для себя вывод, что я умею создавать правдоподобные персонажи; и что я мог бы заниматься этим у них. Это было предложение из ниоткуда. Уже потом, задним числом, я подумал, что к этому вполне могла приложить руку Контора, что Йохан с Ленноксом в тот момент посмотрели на жалкие цифры продаж моих первых романов и решили: а давай мы обеспечим ему сферу деятельности, так у него хотя бы будет на что жить, а книги пусть пишет параллельно. В таком случае они не только лишили меня работы, но и дали мне ее.
Что я могу рассказать о том периоде своей жизни? Это та ее часть, о которой меня постоянно спрашивают, когда я рассказываю о себе; даже те, кто никогда не смотрит мыльных опер, вдруг становятся все внимательнее. А с актерами ты общался? А что на самом деле происходит за кулисами? И так далее. Ну, что я могу сказать? Хорошие друзья, плохие друзья, жизнь не так проста – эту песенку мне уже никогда из головы не выбить. Не потому, что эту мелодию постоянно крутили в студии, но потому, что другие люди сразу же начинали ее напевать, когда я рассказывал, где работаю. Я сидел в офисе и разрабатывал персонажей, но при первой возможности уходил гулять по отделу декораций, где для этих персонажей создавали интерьеры. Насчет интерьеров у меня тоже было право голоса, и прежде, чем что-то строили в полный рост, сначала изготовлялись макеты. Это зрелище меня успокаивало. Там я всегда пытался нащупать атмосферу того времени, которое я провел в монастыре. В мой первый день в отделе декораций в каком-то углу мне привиделся один из отставных следователей, но в дальнейшем я его больше не видел; до сегодняшнего дня я так и не знаю, был он там на самом деле или это была галлюцинация.