Хороший сын

Мы летели над Амстелвеном, над спальными районами, построенными по программе послевоенного восстановления и складывающимися в спальный город; летели над городом, где, если верить недавнему исследованию, живут самые счастливые люди. Ко дну вертолета была прикреплена камера, и в руках я держал диктофон, всученный мне шофером; предполагалось, вероятно, что я буду записывать какие-то свои замечания, но вокруг стоял невыносимый шум, и мне нужно было сначала ко всему привыкнуть: не только к этому постоянному шуму, но и к нашему расположению, к пролетающим под нами улицам, шлему с наушниками у меня на голове и выкрикам Щорса, которые транслировались мне прямо в уши. Но подо мной проплывал беззвучный пейзаж – беззвучный потому, что оттуда никаких звуков до нас не доносилось; и это был именно тот пейзаж, который я уготовил для Бонзо. Его улица – моя улица, вот район, где он вырос, – район, откуда мои родители, вновь уверовав в Бога, уехали, когда мне было четыре года, но родители Бонзо из него не уехали; я мог в качестве доказательства предоставить макеты: макет его гостиной, где стояло многое из той мебели, что и у моих родителей, макет его детской, его школы – государственной[25] начальной школы, где преподавал мой отец, он даже учился у моего отца в классе, и так далее; здесь были улицы и детские площадки, где он играл, и дрался, и побеждал, бассейн, куда он ходил, недалеко от озера под названием Пруд, где летом тоже можно было купаться, магазины на первых этажах многоэтажек, куда он ходил за продуктами, многоэтажки, где жили его друзья, маленькое здание почты, где он покупал марки, в тот год, когда их собирал, общеобразовательная средняя школа, куда он ездил на велосипеде шесть лет подряд, сначала с жестким кожаным портфелем на багажнике, перехваченным резинкой, потом с солдатским ранцем, церкви, в которые он не ходил и которые я поэтому не просил мастерить. Деревья сейчас были выше и раскидистее, чем тогда, у меня на макетах они остались молодыми и тоненькими, сейчас район был более старым, жившие там дети, с которыми играл Бонзо, уже давно разъехались, а их родители состарились; улицы подо мной были уже не такие шумные, как раньше, сейчас по ним ездили в магазин пожилые люди в электромобилях, но это был мир Бонзо, и я скомандовал Щорсу опуститься на высоту, с которой видел дома, школы и улицы в точности того же размера, как на макетах в монастыре. Так и лети! – крикнул я. На этой высоте. Я глядел и не мог наглядеться.

Теперь достаточно?! – в какой-то момент Щорс перекрикнул шум. Да, да! – ответил я, потому что больше в меня уже не влезало. На обратном пути мы летели над Амстердамским лесом, где Бонзо играл в войнушку, ковбоев и индейцев, вора и выкуп.

Глава 16

Однажды вечером, вскоре после полета на вертолете, с чашкой кофе в руках я стоял на газончике за офисной пристройкой и смотрел на холмы. Я положил локти на деревянный забор, огораживавший территорию монастыря от полей, которые лежали позади него и, может быть, тоже к нему относились, этого я не знал, да и не нужно мне было этого знать. Небо было ясно-голубое, как часто бывает ближе к вечеру, солнце уже стояло низко, от деревьев, кустов и столбиков падали длинные тени на траву. Даже от самой травы падали длинные тени на траву.

БЗЗЗЗЗЗТ. БЗЗЗЗЗЗЗЗЗТ. БЗЗТ.

В этом звуке было слышно кочки в траве, через которую продиралась коляска Йохана. Я обернулся, у Йохана тоже была с собой чашка, половина кофе уже пролилась ему на единственную брючину. Ага-ага, сказал он, значит, здешние виды тебе нравятся.

Да, ответил я, эти холмы, и деревья, и фермы вдали, я такое очень люблю.

Когда-то все это закончится, сказал Йохан.

Что закончится, холмы? – спросил я. Да постоят еще небось.

Операция «Бонзо», сказал Йохан.

Они всегда однотипные? – спросил я.

Ты о чем?

Ну, операции, когда человеку создают новую личность.

Нет, всегда по-разному, каждый раз нужно найти правильную форму.

А сейчас у нас правильная форма?

Сейчас у нас форма ровно такая, какая нужна в данный момент.

Мы смотрели на освещенные закатным светом поля. Само солнце уже скрылось за одним из холмов. Над травой висела зарождающаяся дымка.

Этот центр, спросил я, эти ретриты просто прикрытие для того, чем вы на самом деле занимаетесь?

Йохан улыбнулся. Может, все наоборот, произнес он. И посмотрел на меня со значением, словно сказал что-то глубокомысленное и хотел увидеть, как я отреагирую. Я не мог начать париться по этому поводу, я был слишком расслаблен, чтобы искать подвох. Да, кто знает, поддакнул я, чтобы хоть что-то сказать. Я развернулся, оперся спиной о забор и посмотрел на низкое белое здание нашего офиса, которое всегда напоминало мне школьную пристройку. Через большие окна было видно столы с макетами из детства Бонзо, дом, в котором он вырос, улицы его района, игровые площадки, детский сад, начальную школу, среднюю школу, все, что я рассмотрел с воздуха. У обеих школ были маленькие временные пристройки, чтобы разместить всех детей послевоенной волны рождаемости.

Школу он окончит? – спросил я у Йохана.

Он да.