Хороший сын

Надо спросить у Леннокса, есть ли связь между его Конторой и искусственным интеллектом. Возможно, Леннокс сам искусственный интеллект. Надо будет у него спросить, нельзя ли взглянуть на его живот, может, у него тоже есть такая дверца. Как-то вдруг возникли всякие связи, о которых мне ничего не известно, а вот связь между мной и миром словно рушится. В основном меня напрягает небрежность, с которой происходит отрицание мира, в котором ты существуешь, будто какая-то насмешка над само собой разумеющейся обыденностью, будто в одностороннем порядке разрывается договор, который вы однажды заключили с миром; и в том контракте было написано, что к тебе будут относиться серьезно, о каком бы интеллекте ни шла речь. Ты оглядываешься по сторонам и замечаешь, что контракт разорван, ты только успеваешь увидеть, как последние обрывки сносит ветром за угол. Сам ты всегда старался относиться ко всему с пониманием, ведь ты знал, что, каким бы странным тебе что-то ни казалось, оно существовало в твоем мире. Но второй стороне становится скучно, и она превращает мир во что-то другое, во что-то, где другие люди вмешиваются в твою жизнь, если им это нужно, и где искусственный интеллект стебется над тобой при помощи дверцы от стиральной машины.

Все это произошло постепенно, маленькими шагами, один из первых звоночков я хорошо помню: это было в сентябре 2016 года, во вторник. Я ехал в Музей кино на другом берегу реки Эй и, пока ждал парома, увидел на той стороне Амстердамскую башню, которая раньше (еще раньше, не стоит забывать, насколько это было давно) называлась башня «Шелл», и стояла она там с конца шестидесятых, прямоугольная, черная, на мощных белых лапах, высотой почти сто метров, с золотистыми квадратными окнами, логотипом концерна у верхнего края и белой короной из бетона наверху. Но компания оттуда съехала, башню реконструировали, и теперь она выглядела по-другому: стала стройнее благодаря новым окнам, уже не квадратным, а продолговатым, их золотой блеск тоже исчез. На крышу водрузили диск с крутящимся рестораном, корону убрали – все было по-новому. Уже наступил вечер, но еще не стемнело, я ждал парома и рассматривал башню на другом берегу и вдруг увидел, что на самом верху, на краю открытой площадки над вращающимся рестораном, висят на металлических конструкциях качели; в них сидело два человечка, они просто качались туда-сюда, как ни в чем не бывало, хоть и над пропастью, ведь конструкция, к которой крепились качели, выступала далеко за край крыши, вот они и качались, вылетая за край, плавно и спокойно. Это было обескураживающее зрелище, как будто все вдруг изменилось, будто я нахожусь не в привычном окружении, но только что вышел из здания вокзала после долгого путешествия и сейчас в первый раз смотрю на незнакомый город. Словно я сошел с поезда и оказался в фильме или в научно-фантастическом романе. Вот что делают в этом мире – качаются на качелях на высоких башнях. Роль башни была сведена к тому, чтобы к ней крепились качели; эта высокая черная глыба, где раньше работали сотрудники «Шелл», не играла более никакой самостоятельной роли, это был лишь пьедестал; человечки на качелях там, на самой верхотуре, доминировали надо всей картиной и вместе с тем были незначительной деталью, потому что все было больше, чем эти качели и эти человечки: река, вокзал за моей спиной, паромы в обе стороны, транспорт на набережной, копошащаяся толпа, небо, низкое заходящее солнце. Но наверху башни люди качались на качелях, и это все меняло. Одна маленькая деталь, которую увидишь, только если будешь всматриваться, но это уже был не мой мир, сюда я только что приехал, здесь какой-то другой, гедонистический новый мир. Ну, скажешь тоже, всего лишь аттракцион на верхушке перестроенной башни, как это может поменять все, – но это было так. Когда подошел паром, я погрузился на него, качели над башней так и раскачивались, я не мог оторвать от них глаз. Сверху все, несомненно, было по-другому, с суетой, и ветром, и карабинами, и ремнями, и криками, и визгом. Снизу было видно только бесшумную плавность. Люди там качались молодые, это почему-то было понятно, всю башню населяли теперь модные фирмы и гостиницы, принадлежащие молодежи и для молодежи, у них были качели на башнях, они жили на огромной детской площадке, куда мне не было хода; я превратился в туриста: если мне захочется понять, что и как в этом мире, мне потребуется гид.

Глава 7