В номере я приглушаю свет и сажусь в позе полулотоса на подушку для медитации. Придавливаю задницей свое же запертое в подушке дыхание. Вдох, выдох, считай свои выдохи, от одного до десяти, позволяя возникающим мыслям проплывать мимо, как облака. Это мысли, но не твои мысли; если отвлечешься, начинай сначала, вдох, выдох… Один… Два… «Дзен-День», само их название должно было бы послужить мне предупреждением… Но медитировать я там научился, этого у них не отнять, а по окончании проводилась чайная церемония; до медитации нужно было читать сутру. Какую же? А, да, сутру сердца, на японском – а почему бы и нет? – как стадо баранов… А сейчас смогу или нет?.. Кан дзи дзай хо фа бо дзин…[20] Поищу потом, а может, и не надо… Один… Два… Три… Я уже дошел до трех, теперь осталось только дойти до десяти… Блин, опять возвращаться назад… Один… Все началось, конечно, гораздо раньше, чем «Дзен-День»… «День-Дзень»… «Дзень-Дзень»… «Дзынь-Дзынь»… с тех книжек Алана Уотса, типа там… Он смешивает в одну кучу буддизм, индуизм, даосизм… Дикий микс, но эффект был, самое то для бывшего сына реформатской церкви… Я порвал с безжалостным богом пустыни… И с этим приторным Иисусом, сыном его, типа… В такой ситуации любой способ посмотреть на вещи, исходя из более широкого контекста, будет кстати, на все: на бога, рай или ад, на этот черный кальвинизм с его тотальной виной и рабским смирением… Еще вчера меня растили на идеях, напрямую взятых из семнадцатого века, а уже сегодня надо мной смеются роботы… Сколько времен один человек может вместить в себя за свою жизнь? Это же просто невозможно… буквально невообразимо… Матери исполнилось сто, она была подростком во время Второй мировой, чего только не происходило на ее глазах; не удивительно, что у всех проживающих, у всех тех людей из общей гостиной была деменция, это просто защитный механизм против нескончаемого потока всяких новшеств, год за годом… Один… Два… Три… И где теперь мой мир… Уж во всяком случае не этот, это уже стало окончательно ясно… Облака проплывают мимо… Дети на качелях… Это мысли, но не твои мысли… Это дети, но не твои дети… Один… Два… Три… К Уотсу я сохранил симпатию, несмотря ни на что… Была в нем какая-то веселость, какой-то заряд бодрости… Смотри внимательно, все не так, как тебе преподносили… Кончил он печально, спился, это да, но что ж… Конец – это всегда печально… Конец не имеет силы обратного действия, чтобы обесценить всю жизнь… И войду я к жертвеннику Божию… Господи, все эти псалмы так и сидят в моей голове… В школе нужно было к каждому понедельнику учить наизусть один стих из псалмов. Зачем все это было нужно?.. Если забудешь принести в церковь свой псалтырь – вот зачем… – говорили мы друг другу, сами мы тоже не очень понимали… Языка-то этого не понимали… Жертвеннику Божию… А не пели ли мы это на похоронах у матери?.. Да, пели… Она сама выбрала псалмы… Поет сейчас у жертвенника Божия… Если не горит в вечном пламени, конечно… Этого она и боялась… Ада… Не удивительно, что от такой религии люди уходят… Но вот возвращаться-то к ней зачем?.. Почему же они не стали буддистами?.. Тогда этого еще не было… Это появилось, только когда я отошел от веры… Тридцать четыре… Тридцать пять… Господи, я так и считаю дальше, возвращаемся… Один… Два… В поле трава… Один… Два… Хакуин тоже боялся ада… Как же я тогда удивился, оказывается, у буддистов тоже есть ад? Я прочитал об этом, купив ту биографию. Какой там век, шестнадцатый, семнадцатый? В детстве он услышал проповедь путешествующего монаха о Восьми горячих адах, страшно испугался и стал вести благочестивую жизнь. Так же случилось после проповеди священника в «Портрете художника в юности». Тоже об ужасах ада. Вечное пламя, всепожирающий огонь, буддистский или католический, неважно, им лишь бы посеять страх, добиться послушания. В западном буддизме об этом никогда не говорят, об аде, это не религия, это философия, красивая, мягкая, не-западная, не-рациональная философия о том, чего ожидать от жизни, без суеверий, здесь и сейчас… Посидеть на подушечке… А главное, потому, что мы считали себя выше всяких там книг «Помоги себе сам», нет, подавай нам что-нибудь древнее, чтобы это было откуда-нибудь издалека и чтобы одежда была необычная и ритуалы тоже… Один… Два… Три… Четыре… Жизнь – это страдание… Одна из истин, их всего четыре… Это мне, как бывшему кальвинисту, было знакомо, звучит неплохо, странно, что в Лейдене никому не пришло в голову взять это девизом. Жизнь – это Лейден…[21] – хорошая идея для привлечения восточных туристов, если уж мы так от них зависим… Если отвлечься от того факта, что восточным туристам будет сложно понять голландскую игру слов… Забудем об этом… Один… Два… Так я и живу с фрагментами буддизма и непереваренной восточной мудростью, от которой никак не избавиться… но толку от этого никакого… Как будто я на промежуточной стадии, надо или идти и десять лет учиться, чтобы окончательно во всем разобраться, или сделать операцию и удалить все эти полуготовые знания… Душить этого внутреннего буддиста, пока у него глаза не выскочат из орбит… Да, жизнь – это страдание, но у меня уже развилась аллергия на подобные сентенции… Хотя, может, это не сентенция, а синоним… Надо будет об этом подумать… Просто все дело в конкретной личности… Если ты склонен к страдающей покорности и бездействию, то квазибуддизм отлично на такую личность ложится… Жизнь покорна страданию, ха-ха… О страданиях в «Дзен-Дне» тоже, кстати, ничего не рассказывали. Ловко они там притворялись, что это такой стиль жизни… Живи так, как ты хочешь жить, думай так, как ты хочешь думать… Один курс, второй… Будто все вертится вокруг нас… Освободи голову – и каким-то образом в твоей пустой голове должна появиться «полнота ума». В принципе, это была одна сплошная вечеринка с переодеванием, по выходным они разгуливали в своих одеяниях и нагрудничках. Как их там, рукусу, ракусу? И палка их эта, как ее… не помню, но в Японии ее используют, чтобы бить по спине задремавших монахов, и так неслабо… У них тоже такая была, но они могли только легонько стукнуть, да и то если ты сам попросишь… Надо было поднять руку – и тогда до тебя символично дотрагивались, вот и все… Вообще это был такой косплейный уик-энд, слава богу, хотя бы с практикой молчания, это было прикольно, всем ведь так и не терпелось рассказать о себе, о том, как у них все затекало во время этих многочасовых медитаций, но все равно им было полезно, и как они рады, что не сдались; вместо этого во время трапез в тишине они, боязливо посмеиваясь, не выпускали из виду кастрюли и сковородки, до которых им было не дотянуться, периодически посматривая на них, иногда кто-то даже осмеливался показать рукой, шума ведь от этого никакого, значит, можно; повсюду ненависть и злоба, а если случайно поймаешь их взгляд, то получишь всепрощающую улыбочку в ответ. А эти лекции Вобке… Я – Вобке Вобкема из «Дзен-Дня», звучит просто потрясающе… Человек, который все это придумал, хотя нет, не придумал, но приспособил и применил; каждый вечер обязательно была лекция – вот где разговаривать разрешалось, вопросы, там, задавать, – сам он в своем одеянии на сцене в позе лотоса, все эти люди в зале с блокнотиками, куда они жадно записывали мудрые мысли. И я им невольно восхищался, тем, как он взял нас в оборот, я ведь даже не сразу понял, что конкретно он делает, этот пройдоха. Высмеет какую-нибудь прописную истину, вывернув ее наизнанку, а когда поднимется осторожный, неуверенный, но довольный смех, сразу отчитает… Вот вам смешно, а дело-то серьезное… И тем самым поставит нас на место… Он прибегал к этому трюку постоянно – вот что удивительно… А потом опять возвращался к лекции… Устроить минутку расслабления, чтобы тут же ударить в мягкое своим превосходством, укрепить свою власть; это срабатывало, он вворачивал такие штуки пару раз на каждой лекции. Этот неуверенный смех… Когда так же тихо посмеивались верующие, это было еще хуже… Этот неуверенный смех – он везде, не только на уик-эндах медитации, таким смехом смеется образованный средний класс на лекциях, в театре, в концертном зале… Самодовольный и при этом угодливый смех, которым мы реагируем на что-то деликатно-смешное… Не взрывной освобождающий хохот, но послушный смех, чтобы сделать приятное другому, смех покорный, как скот, такой смех, с которым средний класс сдает позиции… Я помню, как осознал это в первый раз, в начале девяностых: кто-то позвал меня на балет в Карре, кто не помню… Вроде кто-то связанный с фестивалем «Голландия»… Давали «Кармен» Бизе, в зажигательных испанских костюмах, настолько, что возникал вопрос: то ли это махровый консерватизм, то ли постмодернизм? Ведь тогда еще между этими понятиями была разница; и вдруг один из танцоров высморкался в платье балерины… и люди засмеялись, это был такой воспитанный тихий смех, уступчивый, примирительный, выражавший облегчение, он сразу же и стих, такой смех без души… И я смеялся вместе со всеми, и мне почти сразу же стало стыдно, и я поклялся, что такого больше не произойдет, но, конечно же, потом это случалось еще, в других обстоятельствах, и каждый раз я проклинал себя. И в Вобке Вобкеме достойно восхищения то, что он не только вызывал этот трусливый смех, но и отчитывал за него – вот бы он провел лекцию на эту тему, но нет, он, должно быть, и сам не знал, какую тактику применяет, он сидел там, весь надувшись от самодовольства, в своей черной робе с ракусу-слюнявчиком. И точно ли я помню, что не смеялся вместе со всеми на его лекциях, от облегчения, что, по крайней мере, позади прошедший в полном молчании раунд за обеденным столом? Не могу дать голову на отсечение, что не смеялся, лишь позже я почувствовал к нему ненависть, даже не ненависть, а скорее сострадание, когда вскрылось, что вовсе он не жил год в японском монастыре, что все свои титулы он просто придумал, а не получил от дзен-мастера, что он всех обдурил. А потом один за другим пошли скандалы с буддистскими учителями, злоупотребление властью, сексуальные домогательства, изнасилования. Чего только не было? Совсем как в католической церкви, все же это была вечеринка с переодеваниями, весь этот западный буддизм, квазибуддизм… Каким-то удивительным образом этому буддизму удалось не стать объектом обсуждения в рамках общественной дискуссии о культурной апроприации, вероятно, потому что речь не шла о черном и белом, а также потому, что о нем просто-напросто никто не вспомнил, ведь это такая благообразная философия для когда-то образованного, а ныне медитирующего среднего класса. Ох уж этот западный буддизм, из которого было отсеяно все, что хоть отдаленно напоминает религию, не только ад, но и реинкарнация, легенды о Будде, местные буддисты во всем разбирались лучше; когда на западных буддистских сайтах вдруг писали о том, что происходит в азиатских странах в плане насилия, и преследований, и суеверий, всегда появлялся какой-нибудь доморощенный буддист, который под таким сообщением писал: но они ведь не настоящие буддисты, нет, конечно, настоящие буддисты – это мы, только нам доподлинно известно, что имел в виду Будда; в конце концов, он и сам явно был случайно забредшим на восток западным человеком, таким же белым изнутри, как Иисус снаружи на картинках старых детских Библий. Все эти буддистские духовные учителя с Запада, которые так складно все объясняли, с их понимающим взглядом и умением заглянуть тебе в душу, ох и удивятся же они, когда окажутся в буддистском аду, они ведь так пытались отмахнуться от него, как от суеверия. Восемьдесят четыре… Восемьдесят пять… Блин… опять к началу… Один… Два… Грустно все это, если об этом думать, если об этом читать; религия такая штука, не надо о ней читать и не надо ее практиковать, тогда еще куда ни шло. Один… Два… Три… Но стоит признать, медитировать я там как раз таки научился, у Вобке и его подельников, его учеников, которые учили нас и отстегивали ему за это, неплохо он тогда все-таки устроился, этот наш Вобке… Медитировать я там научился, я помню, как впервые заметил, что губы у меня расслабились изнутри, и как это было приятно и ново… Один… Два… Три… Я и сейчас это немного чувствую… О, действительно приятно… О буддизм, пришедший к нам с Востока и накрывший нас, словно одеялом… Успокой свой ум, позволь лишнему воздуху вытечь из твоего раздутого эго, расслабься… Но из этого, конечно, ничего не выходило… Он был идеален для всех, кто хотел быть отщепенцем, но при этом стильным… А уж в этом веке как он распространился и до чего удачно состыковался с базовым доходом, можно даже решить, что это изначально входило в единый замысел. А почему бы и нет?.. Да, почему бы и нет? Такая скоординированная акция, долгосрочная операция; конечно, смотри, как все спланировано, как все синхронно, они слишком хорошо подходят друг другу, чтобы считать это случайностью. Когда все практиковали полноту ума, на горизонте появились японские гуру уборки со своими книгами и видео о том, как нужно расхламлять свой дом, и надо же, вот уже весь средний класс сидит и медитирует в пустых комнатах… А потом как раз запустили акцию, как ее, «Читающая Голландия», когда всем бесплатно раздавали «Дневник природы» Нескио, это тоже прекрасно вписалось, книги не успевали подвозить. И везде выставки гаагской школы и других пейзажистов; нам вдруг понадобилось смотреть, вместо того чтобы действовать, все вдруг стали брать в одну руку «Дневник» Нескио, а в другую велосипед и с оттисками гаагских пейзажей на сетчатке глаз уезжать в луга, чтобы полюбоваться на то, как солнечный свет падает на мостик или как он играет на коньке деревенской крыши вдалеке… Созерцание, а не владение, до чего же удачно все это вписывалось в концепцию базового дохода, все это просто было спланировано, никто больше не чувствовал потребности работать ради дополнительного заработка, а именно этого они и добивались, потому что именно рабочие места для среднего класса исчезли быстрее всего. О Будда, о Нескио, через пятьсот лет вы на Западе будете одной и той же личностью. До чего же хорошо они все придумали и провернули. А кто они? Может, это тщательно подготовленный заговор мусульман, чтобы ослабить и захватить нас? Это эффективнее, чем кидать бомбы и давить людей грузовиками, мы уже никому не будем чинить препятствий; завидев препятствия, мы будем слезать с велосипеда, электрического или нет, чтобы подольше этими препятствиями на дороге полюбоваться, как красиво они смотрятся на розовом асфальте велосипедной дорожки, и если бы не постоянный поток других велосипедистов, то мы бы почтительно усаживались помедитировать прямо на дорожке, а вообще все дороги должны покрываться розовым асфальтом, и я сам бы тоже этого хотел, но это интересно, только если я буду один, я не хочу, чтобы вокруг меня были все остальные, я слишком зол на остальных, все суки, все козлы, вы, блин, должны дать мне спокойно выложить продукты на ленту… Один… Два… Все, хватит… Ноги болят, встать-то хоть получится? Мою жизнь, не надо забывать, всегда кто-то контролировал… Нужно поговорить об этом с Ленноксом… Как будто эта жизнь мне не принадлежит… Это жизнь, но это не твоя жизнь… Просто посмейся над этим… И вот ради этой мысли я тут отсиживал задницу… Значит, можно вставать, все.
