Хороший сын

Под проливным дождем мы добежали до придорожного ресторана, и сейчас, стоя за высоким столом, пьем растворимый кофе из керамических кружек с многочисленными сколами. То есть я пью. Леннокс ушел в туалет. У тебя тоже так, спрашивает он по возвращении и берет кружку, у тебя тоже так, что приходится гораздо чаще отливать, чем раньше?

Я киваю, мы теперь опять стали двумя старперами, обсуждающими свои болячки.

Возрастные пятна, ссать хочется постоянно… Леннокс отпивает кофе, сокрушенно покачивая головой.

И волосы тоньше стали, говорю я.

Вот спасибо, произносит Леннокс.

Интересно, начнется ли сейчас обсуждение проблем с эрекцией и кто начнет первый?

В архиве мы ходили в туалет не затем, чтобы поссать, согласись, а из-за этих студенток в общежитии, говорит Леннокс.

Ага, о проблемах речь не зашла, только о самой эрекции.

Разве, говорю я, ничего такого не помню, да и не могло такого быть, чтобы мы сразу бежали в туалет, в этих новых корпусах туалетов-то не было, бежать бы пришлось аж до основного здания, и пока бы ты добежал…

У тебя бы уже не стоял, хочешь сказать? А у меня да. Или еще где-нибудь можно было. Однажды я повстречался в дальнем коридоре с Вилбуром, он стоял в уголке, запустив руку в штаны. Вжух-вжух-вжух-вжух-вжух.

Понятия не имею, о ком это он, не помню я никакого Вилбура, трудно себе представить, чтобы человека с таким дурацким именем взяли на муниципальную службу.

Но это все в прошлом, со вздохом говорит Леннокс. И с сомнением смотрит на булочки в корзиночке на стойке.

Все в твоих руках, как хочешь – так и будет.

Ты о чем? О члене?

Я о булочках.

На улице ливень, вода заливает ровные, пустые луга до самого горизонта. Все серое, дождь вымывает цвет из травы.

А булочки свежие? – спрашивает Леннокс у женщины за стойкой. У нее под глазами синие круги, юбка на ней розовая. Каждое утро кровать говорит ей: ну-ка давай вставай! Если целый день валяться в постели, ничего не успеешь. Или, может, утром ее выгнал из кровати муж: пора и тебе подзаработать деньжат поверх базового дохода, а я не буду вставать. Раньше она наверняка прислуживала дальнобойщикам, а теперь их почти не осталось. Вместо ответа на вопрос Леннокса она только пожимает плечами.

Распили пополам и посчитай годовые кольца, говорю я.

Ты о чем?

О булочках.

Леннокс издает короткий безрадостный смешок, только чтобы дать мне понять, что услышал. Ну и шуточки. Как будто мы опять в архиве.

Если бы мать была жива, примерно сейчас нужно было бы выходить из дома и добираться до станции РАИ[16], затем сесть на поезд до станции Нарден-Бюссум, а потом на автобус номер 101 до Хёйзена.

Двадцать лет подряд я ездил так раз в неделю, туда и обратно; за это время там столько всего изменилось! Весь район вокруг станции РАИ перекроили. Пустырь застроили, типичное для шестидесятых здание ПТТ[17] с типичной проволочной скульптурой шестидесятых на фасаде снесли, там построили школу, потом рядом появился жилой район, с другой стороны бульвара Европы разросся выставочный комплекс РАИ, воткнули высоченную гостиницу по проекту Рема Колхаса. На железнодорожной станции добавилось новых платформ, проложили новые пути, городок Димен стал выше и шире, а Весп заполз своей свежей рядовой застройкой на близлежащие луга, на станции Нарден-Бюссум десять лет велась пристройка лифтов к платформам, открылись новые автобусные маршруты, в центре Бюссума появились канал и китчевые новостройки, все медленно, но постоянно менялось, от сезона к сезону, от года к году, – это и было мое Великое странствие, одна большая двадцатилетняя экспедиция, поделенная на серии, всегда одни и те же, но не одинаковые. Менялось все, только пункт назначения оставался неизменным. Но и это неправда: в доме престарелых поменялись логотипы, назначение помещений и напольные покрытия, мать переехала из открытого отделения со свободным посещением наверху в закрытое внизу, приходили и уходили проживающие, приходили и уходили медработники, вводились и отменялись коды доступа, мать все дряхлела и дряхлела, и того, что я мог бы для нее делать, становилось все меньше.

Теперь я вовсе ничего не могу для нее делать. Ну, разве посетить могилу. Еще раз проехаться по маршруту разбитого на монотонные в своем единообразии фрагменты Великого странствия. Посмотреть, что еще успело измениться.