Холоп-ополченец. Часть II

Михайла летел домой как на крыльях. Надо поскорей Марфушу обрадовать. И так ему посчастливилось, что повстречал он Марфушу на улице, и вызывать не понадобилось. Тетушка Татьяна Семеновна посылала ее к куме своей Настасье просить ее побывать у Татьяны Семеновны. Михайла подошел к Марфуше и, поздоровавшись, радостно заговорил с ней, рассказал, какую ему князь Пожарский честь оказал и куда шлет. И так Михайла помышляет, что не иначе как Козьма Миныч ему на Михайлу указал, стало быть, доверье к нему имеет. Уж он постарается, а коли угодит он князю, может, князь по его просьбе за него перед Козьмой Минычем сватом будет. – Такому свату не откажешь. А, Марфуша? – и Михайла даже засмеялся от радости. Да ты что, Марфуша, голубка моя? – удивился он, взглянув на затуманившееся лицо девушки. Аль не рада ты, что мы с тобой еще до похода на Москву заручимся? Уйду я на Москву и знать буду, что тут меня невеста сговоренная ждет. Сердце ты мое, да что с тобой? Обидел тебя кто?

Марфуша взглянула на Михайлу полными слез глазами и горестно перевела дух.

– Никто меня не обижал, Мишенька. А только… боязно мне… Сам же ты говоришь, что и казаки-воры, и ляхи, и недельные люди по всей земле рыщут. А вы-то одни, без ратников. Вот и засекут…

Михайла весело рассмеялся.

– Вот ты о чем! Полно-ка ты, любонька. Ты гляди, всю нашу землю исходил я, иной раз пеший, и ничего мне не сталось. А тут мы вдвоем будем, на конях. Хочешь, для бережения, топоры возьмем, Аль, может, вилы прикажешь, аль косы?

– Смеешься ты, Мишенька. А у меня дух замирает. Вдруг, неровен час, забьют тебя. В тот час и меня, горькую, тот злой человек жизни решит. Не жить мне без тебя.

– Полно ты, Марфушенька, – сказал Михайла, вернусь я к тебе, не опасайся. Иди теперь домой с богом. И не тревожь себя попусту. Седмицы через две я вернусь. Жди меня.

За ужином Козьма Миныч тоже поговорил с Михайлой, повторил, что разведывать надо с осторожкой. На одного лишь может Михайла во всем положиться – на Василья Нилыча Кухтина в Балахне. Тот Козьму Миныча как отца родного почитает. Уж он не выдает. А с иными всегда надо ухо востро держать.

Михайла со Степкой выезжали весело. Обоим им эта поездка была по сердцу. Оба надеялись заслужить перед князем Пожарским, если выполнят его наказ. Кони у них были добрые, были и деньги, и припасы, и ехать надо было в новые места, где ни один из них не бывал. Михайла ездил не раз вниз по Волге на Княгинино и на Макарьев, ездил на Москву и по Муромской и по Владимирской дороге, а теперь князь посылал их вверх по Волге на Балахну и дальше на Юрьевец, на Кинешму и на Кострому. Край то был от Москвы далекий. Ляхи вряд ли туда заходили, да и казаки тоже.

Только по дороге Степка рассказал Михайле, что с ними, в ополчении, идут княгининские обозчики. В Нижнем как-то все некогда было. Михайла обрадовался: все-таки свои люди, – будет с кем словом перемолвиться.

День выдался погожий. До того целую неделю снег так и валил, метель мела. Самая середина зимы. С нагорного берега, сколько глаз хватал, все было застлано белым пушистым ковром-и сама Волга, и луга за ней. Деревенские крыши совсем замело, так что и деревни еле видны были. Дороги меж деревнями чуть виднелись. Обозы не успели их дочерна истоптать. Кое-где только на низком берегу, точно черный муравей по белому полю, крестьянская лошаденка медленно тащила что-то, должно быть, воз дров или хворосту. Тихо было, точно не настоящее все кругом, будто как в сказке в тридесятом царстве.

Давно уж у Михайлы не было так покойно на душе. Он оглянулся на Степку. Тот тоже что-то притих, не болтал, не бахвалился. Точно его какой-нибудь волшебник заколдовал. Первый раз за много времени губы Михайлы вытянулись, и раздался тихий протяжный свист, такой тонкий и ровный, точно это не он свистел, а тихонько на что-то жаловалась сама эта белая бескрайняя равнина. Степка посмотрел на Михайлу, и отчего-то жалко ему стало того, сердце защемило. Он послушал-послушал, а потом подъехал к Михайле ближе, тронул его за рукав и сказал негромко:

– Не надо, Мишенька, больно жалостно! Никогда еще ты так не свистал.

Михайла с удивлением посмотрел на Степку: разве правда так жалостно? Он сам и не заметил. Он замолк и сказал:

– Ну, подгони, коли так. Ишь солнце-то уж будто склоняться начало. Наверно, близко и Балахна. Ты-то ведь ходил к ней с Алябьевым.

– И то близко, – сказал Степка, – вон те мельницы, гляди, будто под самой Балахной.

Они погнали лошадей и скоро уж въезжали в маленький занесенный снегом городок. Стены во многих местах были разрушены и тоже занесены снегом. Козьма Миныч наказывал Михайле заехать прямо в земскую избу, спросить там Василия Кухтина и уж у него разузнать, как там и что и кому ноне Балахна прямит.

Земский староста Василий Кухтин с почетом встретил гонца от Козьмы Миныча.

– Давно у нас никто не бывал, и мы ни про что не слыхали, – сказал он.

– А как же у вас стены порушены – спросил Михайла. – Стало быть, кто-нибудь нападал? Кухтин рукой махнул.