Холоп-ополченец. Часть II

– Почто в работницы, Малаша? Уж коли тебе не в тягость в куренях жить, женой моей будешь… Беречь тебя стану, жалеть…

– С тобой, Михайлушка, я хоть в Туречину пойду, не то что в курени казачьи, – шепнула Маланья.

Михайла привлек ее к себе и горячо поцеловал.

Он и сам не думал, что так случится, но не жалел об этом. По крайности не один будет.

– Зайду я за тобой, Малаша, – сказал он. – Вместе уйдем. А сейчас дело у меня есть.

Он повернулся и быстро зашагал к Белому городу. У него уже давно мелькала одна мысль. Все-таки хоть он и привязался к Гаврилычу, а как-то не по себе ему казалось очутиться одному среди казаков. Да хоть и с Малашей теперь, все одно. Бабы ведь не в счет. Хорошо, кабы с ним ушел еще кто-нибудь, свой человек. И на мысль ему все приходил Степка. Своевольный парень – у Козьмы Миныча не ужилен, у Патрикея Назарыча тоже. Самая ему дорога – в казаки. Там будет себе на полной воле жить. Князь Пожарский, наверно, тоже к рукам его захочет прибрать, своевольничать не позволит.

Михайла решительно направился к дому Пожарского, надеясь встретить Степку во дворе, чтобы не заходить к самому князю.

Степка, и правда, играл в зернь с молодыми парнями, тоже, верно, челядинцами князя. Михайла окликнул его, Степка оглянулся и не слишком охотно подошел к Михайле.

– Здравствуй, Степка. Как живешь? – спросил его Михайла.

– Ничего, живем помаленьку, – отвечал Степка. – Что давно не бывал?

– А что мне у вас?

– Чай, домой сбираешься? – продолжал Степка спрашивать, – к князю Воротынскому? Михайла вздрогнул и с упреком посмотрел на Степку.

– Гадаешь – вновь в холопы пойду? – крикнул Михайла. – Не дождется. В казаки уйду.

– В бега, стало быть, – подхватил Степка. – Тебе, видно, на роду писано беглым быть. Покуда не поймают и в железа не закуют.

– Ты, может, доведешь? – спросил Михайла.

– И без меня найдется кому. Слыхал я – беглых ловить будут да прежним боярам отдавать, чтоб по дорогам не озоровали. Дурень ты, Михайла, – прибавил Степка, точно старик несмышленому парню. – Истинно дурень. Слыхал я – выкупить тебя князь мой с дядюшкой сбирались, дядюшка в приказчики хотел взять. А ты – в бега. Навык, видно, бродяжить. Памятуешь, Невежка-то говорил.

Михайла только рукой махнул.

– Тебе ж лучше. Тебя дядюшка в приказчики возьмет.

Меня! – крикнул Степка. – Стану я туши рубить. Меня князь при себе оставляет. Как царя выберут, он первый человек при нем будет. Москву очистил. Вот он и меня во дворец устроит. Я все порядки знаю.

Михайла поглядел на Степку, молча кивнул и пошел прочь. Про казачество и не заговорил. Не туда глядит. Ну и пускай боярам пятки лижет, шитый кафтан зарабатывает. Точно ножом от него Степку отрезало. Озоровал-озоровал, а гляди, какой оборотистый вышел.

Михайла старался не думать о нем, но долго еще в ушах его раздавался Степкин хохот. Может, он пересмеивал Михайлу с княжими челядинцами.

Михайла шел теперь прямо к Гаврилычу. Вот тот правильный человек. Когда Михайла с ним вздорил, прав-то всегда был он, а не Михайла. Как пойдет его новая жизнь, Михайла не знал. Но холопом он уж наверно не будет. Про Болотникова ему все время думалось. Вот то человек был! Послал же он Михайлу за волю биться. Стало быть, вера была в нем. Не отставать лишь. Все в одну точку бить. Не может того статься, чтоб на весь век цари да бояре холопов закабалили. А все же не только обида была на сердце у Михайлы. Жила в нем и радость. Не забывал он, что землю родную отстояли они от поганых ляхов. Снова русские люди будут у себя хозяевами. Ни из чьих рук смотреть не будут. То дело великое. А кто его сделал? Да почитай одни лишь мужики да казаки своими руками. И за то им слава навеки!

А тем, боярам нашим, что? Ну, пролили свою кровь холопы-и ладно. А на бояр все одно работать повинны, что скот бессловесный. Да дай срок, поглядите! Раз почуяли свою силу холопы, так и иной раз могут. Может, еще и он, Михайла, доживет до такой поры, когда вновь за волю биться станет.