Холоп-ополченец. Часть II

– Как не целы! – крикнул вдруг голос из толпы смолян. – А Смоленск наш! Весь разорен! Мы, как прогнали нас ляхи, по всей Руси приюта искали. Не пускают. Своих де нечем кормить. У вас лишь, спасибо, приняли.

– Вот-вот, – подхватил Козьма Миныч. – А почему не пускают? Разоренные все. Вся наша Русь. Всех под корень разорили ляхи проклятые!

– Что ж делать-то, Козьма Миныч? Научи! – проговорил громко один из старост.

– Давно я о том лишь и помышляю. И богу тоже молился. Должен же бог в такой нашей беде помочь нам. Вот, сказывают, когда татары Русь разоряли, помогал же бог. А ляхи, чай, не лучше татар. Тогда, как Дмитрий Донской с татарами бился, ему ведь святой Сергий помогал. Вот и нам бы помог.

– О, господи! – раздался из толпы старческий голос. – Неужто вконец погибать?..

– Да он, может, и помогает нам, – проговорил Минин. Ему показалось, что народ на площади именно этого от него ждет. Да и сам он в ту минуту искренне верил этому. – Может, он и научил меня так с вами говорить.

– Врет он все! – раздался за его спиной резкий голос. Из толпы на паперти выскочил Биркин и ненавистным наглядом смотрел на Сухорукого. – Станет его святой Сергий научать!

– Молчи, Иван Иваныч! Не мешай! – сердито закричали ему из толпы. – Говори, Козьма Миныч!

Биркин юркнул назад в толпу, а Козьма Миныч заговорил опять:

– Не все еще я вам сказал, православные. Вы, может, думаете, что наш с вами город заговоренный? Нет! Покуда по всей Руси ляхи проклятые озоруют, нигде покоя не будет. И на наш город могут злые вороги напасть. Наших жен в полон заберут. Наших ребят на глазах у нас будут на части рвать. – Голос у него дрогнул. Наши домы пожгут. И никто нам не поможет, и будем мы, как москвичи, по дорогам скитаться, и все нас гнать от порога будут.

Со всех концов площади слышались стоны и рыдания. Бабы все поголовно плакали. Даже из мужчин многие утирали глаза рукавами.

– Гибнет Наша родина! – вскричал с рыданием в голосе Козьма Миныч. – Заберут нас ляхи под свою руку, и тогда нам всем пропадать.

Все глаза с ожиданием и верой смотрели на Козьму Миныча.

– Говори, Козьма Миныч! Что ты скажешь, то и сделаем! – раздались настойчивые голоса. Козьма Миныч чувствовал, что в эту минуту он может сделать все с этой толпой. Она пойдет за ним, куда он ее поведет.

– Верьте мне, православные! – заговорил он горячим, проникающим в душу голосом. – Нет во мне лжи. Идите за мной! И мы освободим от проклятых ляхов нашу родину! И наш город станет в голове всенародного ополченья. Хотите вы этого?

– Хотим! Хотим! Веди нас, Козьма Миныч!

– Ну вот. А ополчение у нас уже начало собираться. Слышали, что говорили смоляне? Спросим их. Сказывайте, смоляне, хотите вновь на ляхов итти, коли мы вам все снаряжение построим и казны дадим?

– Хотим! С охотой. Куда поведешь, туда и пойдем, Козьма Миныч! – кричали из толпы смолян.

– Спасибо, смоляне. Приходите в земскую избу. Мы вас сразу запишем в ополчение и казны дадим. – Видите, – обратился Козьма Миныч к народу. Иного я от смолян и не ждал. А их близко двух тыщ. Первей всего надобно, стало быть, казну собирать. Без казны никакого дела не наладишь. Правильно я говорю?

– Правильно! – закричали дружно из толпы. – Казна-первое дело! Где ж без казны!

– Ну вот, – подхватил Сухорукий. – Стало быть, сразу и сбор назначим. Похотеть нам помочь Московскому государству, так не пожалеть нам ничего!

– Не пожалеем! – дружно закричали из толпы. – Бери с нас, Козьма Миныч, что хошь и в ополченье пойдем. Веди лишь!

– Вот и любо, братья! – крикнул Сухорукий. Не посрамим своего города!

– А спросите-ка, православные, раздался опять громкий голос Биркина, – сколько сам-то староста Сухорукий жертвует на ополченье?

– А сколько есть в дому, столько и жертвую, – сразу же ответил Козьма. – Близко трех сотен, так я полагаю. Да пускай кто ни то в земскую избу сбегает. Велел я сыну, как сочтет приказчик, сразу приставу сдать и грамотку с него взять.

Сейчас же из толпы вызвалось несколько парней и бегом побежали к земской избе. Биркин никак не ждал такого щедрого дара, он уверен был, что на деле окажется какая-нибудь малость.

– Ну, а покуда они сбегают, – заговорил опять Козьма Миныч, – прочитаю я вам, какую я не так давнограмоту от московских посадских получил. Читать, что ли?

– Читай, Козьма Миныч! Ведомо, читай! – закричали со всех сторон.

Козьма Миныч вытащил из-за пазухи свиток, расправил его и стал громко читать московскую грамоту.

Окончив ее, он сказал:

– Так я полагаю, что не иного кого и мы воеводой изберем, а того же князя Пожарского.

– Вестимо, его! – закричали голоса. – Пожарского князя, не иного! Нашего князя!

– Ну, коли тут спору нет, – сказал Сухорукий, – так, по моему разуму, времени терять не след. Выберем тотчас от нашего города посольство и пошлем к князю прочить его стать в голове ополчения и вести его под Москву.

– А где князь, ведомо ль тебе? – крикнул кто-то с паперти.