Холоп-ополченец. Часть II

– Вы, верно, знаете, что мне Пров Лукич двенадцать тысяч казны оставил. Детей у нас нет, а мне, старухе, на что такие деньги? Дело я все одно вести не стану, а на прожитие мне и двух тыщ за глаза достанет. Вот я и надумала остальные десять тыщ на божье дело пожертвовать.

Старосты ушам своим не поверили. Десять тысяч! Восхвалять ее стали. А она точно даже удивилась:

– Я ж говорю вам, что мне тех денег не надобно. Другому десять рублей куда тяжелей внести, а вносят же.

Даже имени своего просила не писать, чтоб разговору про то не пошло.

Другой раз Марфуша пришла в земскую избу.

– Дяденька, – сказала она, – в твоем приговоре сказано – кто не внесет казны, домы отбирать, жен и детей закладывать. А вот мы с мамынькой вовсе нищие, нечего нам на божье дело пожертвовать. Вот я и надумала: отдай ты меня в годы в работу, а деньги внеси за нас на ополченье.

Козьма Миныч внимательно посмотрел на Марфушу и сказал:

– Не дело ты это придумала, Марфа. Я добрый вклад сделал – и за себя, и за всю семью. У тебя иная забота: моли бога, чтоб помог нам ворогов одолеть и на нашей родине тишину и благоденствие учредить. За Степкой тоже приглядывай. Жалуются мне на него соседи. Чего выдумал! Сбивает мальчишек ратному делу обучаться. Сулит им на Москву их повесть. Я де ему разрешил. Вовсе от рук отбились мальчишки те, отцов не слушают. Отцы вздуть его грозятся. Скажи ему, что коли он того баловства не покинет, я сам его батогами поучу. Озорной парень. Покуда бродяжил, вовсе избаловался.

Марфуша пришла домой огорченная. Знала она, что коли бить станет Степку Козьма Миныч, не стерпит он-сбежит опять, а там долго ли до беды. Решила поговорить с Михайлой, – может быть, он что надумает.

После обеда, когда все улеглись отдыхать, а Козьма Миныч ушел опять в земскую избу, Марфуша сошла во двор и как раз наткнулась на Михайлу. Козьма Миныч поручил ему осмотреть, какие у них есть седла и, коли которые не в порядке, отнести к седельнику починить, чтоб все в исправности было к тому времени, как в путь сбираться надо будет. Дело то было не сильно спешное, и Михайла рад-радешенек был поговорить с Марфушей.

Марфуша рассказала ему, что затеял Степка и как Козьма Миныч на него гневался.

– Это все оттого, что у Степки здесь дела никакого нет, у Дмитрия Иваныча, небось, не баловался он. Погоди, голубка, как отужинает нынче Козьма Миныч, попытаю я с ним поговорить, коли он не прогонит.

Марфуша поблагодарила и ушла в светлицу, а Михайла побежал порученье хозяина исполнять.

После ужина, когда Козьма Миныч пошел к себе, Михайла попросился зайти к нему на малое время.

– Об Степке я с тобой поговорить хотел, – начал он. – Вовсе избаловался парень, как домой вернулся.

– Поучить его батогами надо, – сердито сказал Козьма Миныч. – Небось, шелковый станет.

– Сбежит, пожалуй, Козьма Миныч. Оно бы, может, и ништо, да по городу разговор пойдет: второй де раз бегает парень от дяди. Ладно ль то будет?

– А что ж мне с им делать? – еще сердитей проговорил Сухорукий.

– Коли позволишь ты, Козьма Миныч, – проговорил нерешительно Михайла, – скажу я тебе, что, по моему глупому разумению, сделать с им. Он с того больше озорует, что дела у него никакого нет…

– Так ведь велел же я ему Нефёду по дому пособлять. Не хочет, вишь, неслух, сбегает.

– То не по нем больно работа, – заметил Михайла. – А вот поглядел я на его в Тушине и посля, в дороге. Совсем будто не тот парень. Смелый такой, вострый. Так я полагаю, что коли бы его к Пожарскому князю определить, как князь сюда прибудет, Степка ему, может, и угодил бы.

– К князю? – удивился Козьма Миныч. – А как он у него озоровать да своевольничать почнет?

– Пущай тогда князь поучить его велит – конюхи же у него есть. А то и отошлет пускай. А я так полагаю – не станет он у князя озоровать. Лестно ему будет.

Сухорукий на минуту задумался, потом посмотрел на Михайлу и сказал:

– Ин, ладно. Попытаем. Только я князю на тебя сошлюсь. Коль похочет, кликнет тебя, ты сам ему поговори о Степке. Ну, ступай. Спать буду.

На другой день Михайла сказал Марфуше, как он упросил Козьму Миныча со Степкой быть. Марфуша сильно обрадовалась и обещала поговорить Степке, чтоб он озорство свое бросил. Коли дяденька доволен им будет, он его, может, к князю Пожарскому определит. Степка весь так и засветился. Сейчас же побежал по своим приятелям и повестил, что не сможет он больше обучать их ратному делу, потому что князь Пожарский требует его к себе.

Зима уже наступила, когда князь Пожарский приехал наконец в Нижний.

Встречали его тут с большим почетом. Воевода Алябьев вывел стрельцов к городским воротам и сам в голове их на лошади выехал. Выехали все нижегородские бояре в расписных санях, в шитых золотом бархатных шубах и горлатных шапках. Купцы богатые тоже, как могли, вырядились и вышли к воротам со своими старостами впереди. Сухорукий был среди них.