Холоп-ополченец. Часть II

– Ну нет, не век им над нами измываться! Не попустит тому русский народ! – Потом он повернулся к иконам, перекрестился и проговорил: – Богом клянусь, ни сил, ни достатка не пожалею, покуда не очистится Москва от тех злодеев безбожных! Сказывай дале, Михайла. Про Пожарского-то сказывай. Говоришь, один он не побоялся с войском в Москву войти и за московский народ заступиться?

Михайла рассказал все, что он видел, и как его патриарх Гермоген благословил, и как ему посадские грамоту дали. Потом и про ополченье рассказывал.

Козьма Миныч подробно расспрашивал его, как казаки с ополченцами вздорят и из-за чего. Михайла хоть и горько жалел Прокопия Петровича и сильно зол был за него на казаков, а все-таки не утаил от Козьмы Миныча, что и Ляпунов не по всей правде с казаками поступал. Хоть середь них много татей и разбойных людей, а все под Москвой они с ляхами добро бились, а на Ляпунова сильно обижались, что кормов им мало давал.

Козьма Миныч сильно задумался и долго головой качал, а потом сказал, точно себе самому:

– Да, то дело не легкое! Казаки народ озорной, своевольный! А все, коли за Русь и за веру биться пришли, обижать их тоже не след.

– Вот-вот, – обрадовался Михайла. – Правильно ты говоришь, Козьма Миныч! Вот Болотников, Иван Исаич, – полный год я под им бился, – тот справедливый был человек. От него никому обиды не было. Ни русским мужикам, ни казакам…

Михайла не заметил, что, когда он заговорил про Болотникова, Козьма Миныч уж не смотрел на него так ласково, как перед тем.

– Ну, про Болотникова-то особый разговор, – остановил его наконец Козьма Миныч. – Ты про Москву говори.

Михайла стал рассказывать подробно, чего надумали казаки с ляхами, чтоб извести Ляпунова. А когда стал рассказывать, что на кругу было, голос его опять задрожал и наконец оборвался, и сам он всхлипнул. Многие тоже утирали слезы, а Козьма Миныч сказал:

– Нельзя доле ждать! Все силы надо на умирение родины положить.

Потом он спросил коротко Михайлу, как они со Степкой назад ехали и сильно ли разорен народ. Уходя к себе, он сказал спасибо Михайле и велел пока пожить у него.

– Как ворочусь от князя, – прибавил он, сведу тебя в земскую избу, ты там посадским расскажешь, что нам сказывал.

Видно, рассказ Михайлы поправился ему.

IV

На другой день на рассвете Козьма Миныч с Нефёдом уехали в вотчину князя Пожарского. Перед отъездом Козьма Миныч подробно поговорил с обоими приказчиками. Науму он велел сходить на Нижний базар, в бывшую избу Дорофея. Продать ее не удалось, а Козьма Миныч сдал ее в наем приехавшим в Нижний арзамасским помещикам, разоренным ляхами. Сперва-то они радовались, угодить старались, а потом, как сами поправились, так дом запустили, крышу не чинили, сырость развели. Надо было построже с ними поговорить, а то падет. Назару наказал хозяин тын на огороде починить, чтоб мальчишки соседние не лазали. Некоторые тесины там на одном гвозде держатся.

Выехали они – уж солнце вставало. Им посчастливилось. Оказалось – князь уж почти совсем здоров был и жил в своей вотчине. Козьму Миныча он сразу же допустил к себе. Князь знал его еще по Нижнему. Там Сухорукий был ведомый человек, и князь охотно беседовал с ним, заходя в земскую избу.

Козьма Миныч передал ему две грамоты от московских посадских и письмо, которое они прислали самому Козьме.

Пожарский внимательно прочитал все три грамоты, поднял голову, скорбно посмотрел на Козьму Миныча и сказал:

– Друг мой, ведь два царства воюют. Мы с тобой можем ли помочь? Потребны большие издержки, нам не осилить.

Козьма Миныч встал и заговорил горячо:

– Милостивый князь, кабы слышал ты, какое москвичи издевательство от ляхов терпят… Да ведь ты знаешь, ты сам там был, один им помощь оказывал. А ноне, как увезли тебя, израненного ляхами, москвичи там без крова скитаются. А защитники их – ополченцы да казаки – меж собой свары завели. Да знаешь ли ты, князь милостивый, нашу горшую беду? Ляпунова, Прокопья Петровича, воры казаки скаредной смертью убили.

Пожарский весь белый стал и за сердце рукой схватился.

– Слыхал и я, – пробормотал он через силу, – да веры не дал. Правда, стало быть?

– Так, князь. Самовидец мне сказывал. Верный человек, – подтвердил Сухорукий.

Пожарский сидел, свесив голову, в тяжкой думе.

– Чуешь, князь Дмитрий Михайлович, – настойчиво заговорил снова Козьма Миныч, хоть и у него голос срывался, – каждый человек повинен ноне жизнь свою за родину положить. Как же нам с тобой не порадеть? Издержки большие будут, то ты правильно рассудил, надо, стало быть, как возможно, казну собирать. Ты тоже затряси мошной, князь. Деньги же у тебя есть.

Князь кликнул приказчика и велел справиться в конторе, сколько у него налицо денег. Оказалось: 837 рублей и 93 алтына.

– По вотчине можно сбор сделать, – предложил Козьма, – хоть по алтыну с двора. Приказчик подсчитал, – вышло еще 793 рубля 9 алтын наберется.

У меня тоже деньги есть, – сказал Козьма Миныч, – хоть и не сильно большие. Я своими затрясу. Сбор по городу сделаем. И по волости тоже.