Холоп-ополченец. Часть II

– Чего ж не кинулся защищать его, коли так? Не все ж там ополоумели аль струсили?

– Были, которые кидались. Вот Ржевский князь. Тотчас и его зарубили. А мне Карп Лукич наказывал, чтоб беспременно тебе грамоту доставить. Она у меня на себе была. Вот и не посмел я в самую сечу броситься.

Марфуша, не сводившая глаз с Михайлы, облегченно перевела дух и перекрестилась.

– Ну где ж та грамота? – строго спросил Козьма Миныч. – Не потерял ли часом?

– Избави бог, Козьма Миныч. Тотчас подам.

Михайла обернулся.

– Степка, дай нож, – сказал он.

Степка вытащил нож. Михайла вышел в сени и через минуту вернулся, держа в руках свиток, обмотанный тряпкой.

Козьма Миныч размотал тряпку и раскрутил свиток.

В горницу между тем набралось немало народу. Пришла Татьяна Семеновна, Домна Терентьевна, приказчики Наум и Назар, и все столпились вокруг хозяина. Степка с удивлением оглядывался, не видя Нефёда.

«Куда же он девался? – соображал он. – Неужто сбежал? Вот бы любо».

Козьма Миныч обернулся на иконы, перекрестился, потом обвел взглядом собравшихся и сказал:

– Ну, помолчите. Читать буду.

Он сел на лавку у окна, расправил перед собой на столе свиток, погладил бороду и начал медленно разбирать, наклоняясь над столом.

«Друг наш Кузьма Миныч мы писали есте [Описка: надо не «есте», а «есмы» – Прим. ред.] к вам письмо согласие просили тебя доставить наше прошение князю Дмитрию Михайлычу Пожарскому другу нашему и защитнику о избавлений нашего отечества…»

Козьма Миныч поднял голову и окинул взглядом стоявших вокруг.

– Письмо? – повторил он. – Не получал, никакого не получал.

Он опять наклонился и продолжал: «но не имели сведения с такова времени видно посол наш или задержан неприятелем или пропал без вести. Второго решили послать к тебе друг сердечной постарайся сыскать князя Пожарского и доставить ему наше прошение естли тебе писали мы что стоит расходу и мы затрясли своими мошнами хотя изъявляли тебе что ни станет заплатим а топеря мы согласно решились и паки просим вас друг наш не только вдвое заплатим вчетверо заплатим вам но еще скажем вам не только вчетверо всемеро заплатим…»

Минин остановился и, видимо, задумался.

При последних словах на полатях кто-то зашевелился, оттуда свесилась спутанная, заспанная голова Нефёда, и он спросил:

– Батюшка, а много ль подписали ту грамоту?

– Семнадцать человек посадских москвичей, – сказал Козьма Миныч и перечислил все имена. – Люди все верные. Слово их крепко.

– Батюшки, – прервал его Нефёд. – Вели-ка запрягать Гнедко, поезжай в вотчину князя, в Жары, в сельцо Юрино.

– Погоди, Нефёд, – остановил сына Козьма Миныч, – то дело важное. Обсудить надо. Михайла, – обратился он к тому, – а что на Москве говорили, где ноне князь Пожарский?

– На Москве как его тяжко ранили, так враз и увезли. А куда-никому не ведомо было. Карп Лукич наказывал мне, как разыщу Прокопья Петровича под Москвой, так первым делом расспросить его, что он про князя Пожарского знает. Прокопий Петрович поведал, что как ранили князя в Москве, так его сразу в Сергиев монастырь увезли лечить. А куда он оттуда поехал, как оправился, неведомо. Может, и в вотчину к себе, ведь тому уж время не малое прошло.

– Так, – сказал Минин. Ну, так туда и надо будет поехать.

– Так запрягать, что ли, тятенька? – спросил Нефёд.

– Не лезь. Скажу, как надо будет, – оборвал его Минин. – Наум, – позвал он старшего приказчика, – пойдем-ка на Нижний базар, ладно ль Филипп там справляется. Намедни, как заходил я, не больно он расторопен на мои глаза показался, хоть ты и нахваливал его. А ты, Назар, по дому расход за последнюю седмицу подсчитай. Я вернусь – проверю. Ты, Татьяна, подорожников приготовь, Нефёд со мной поедет. Путь не ближний. На четыре дня расчет надо иметь. Выедем завтра чем свет. Мне еще с тобой разговор надо иметь, Михайла, – прибавил Козьма Миныч, обернувшись к Михайле. – Расскажешь мне про Москву, как ворочусь я.

Козьма Миныч вышел в сопровождении обоих приказчиков, а Нефёд неохотно побрел за матерью.

– Дяденька-то Нефёда, видать, не сильно жалует, – шепнул Степка, ухмыляяясь, на ухо Михайле.

– Ну, ты на это не больно полагайся. Козьма Миныч цену ему знает, а только верховодить никому не даст. Ну, и лодырничать тоже, – прибавил он. – Не запамятуй про то.

– А что мне памятовать? Чай, за мной тут никаких делов не стоит, – с обидой возразил Степка, – не в чужой дом приехал.

За ужином Козьма Миныч заставил Михайлу подробно рассказать обо всем, что тот видел в Москве и под Москвой.

Михайла рассказчик был непривычный, и сперва сильно заробел, когда все сидевшие за столом уставились на него. Но лишь только он стал вспоминать, как ляхи над православными людьми измывались, когда тех ляхов, точно стоящих, бояре на Москву пустили, и как они москвичей из их стольного города гнали, дома их жгли, жен и детей саблями рубили, так у него даже голос задрожал, и все кругом всхлипывать стали, а Козьма Миныч кулаком по столу стукнул и сказал гневным голосом: