Холоп-ополченец. Часть II

У Михайлы сердце упало. Неужто разобьют наших. Так бы и кинулся помогать своим. Но на руках у него был Ванюшка, и он понимал, что коли передаст его Степке, тот, наверно, бросит, как только за ним ляхи погонятся. Его словно разрывало на части. На что же он и пришел-то сюда на Москву, коли уйдет, когда бьется там кто-то за Русь? Кто это? Может, Ляпунов? Все это быстро и смутно мелькало в голове у Михайлы, и он стоял, как вросший в землю.

Вдруг он услыхал гулкий пушечный выстрел, и сразу же в той стороне, откуда лавиной бежали поляки, послышались страшные стоны и вопли, а от Введенья – торжествующие, радостные крики.

«Слава богу, пушки у наших, – подумал Михайла. – Отобьются! Добегу, отдам Ванятку, про Маланью спрошу. Еще поспею».

И Михайла, махнув Степке, бегом побежал к дому. Он боялся, что дом Карпа Лукича тоже сгорел. Но нет. Изба стояла, как всегда, и даже калитка была притворена.

Михайла вошел во двор и быстро зашагал к черному крыльцу. Он не хотел, чтоб Карл Лукич увидал его раньше Мавры Никитичны.

XIV

Когда Михайла взбежал на крыльцо и отворил дверь в поварню, там сидела хозяйка, и Лукерья Фоминичия, видно, рассказывала ей, как они погорели.

– А где хозяин, не ведаю, услышал Михайла, открывая дверь. – С ночи в ряды ушел.

Лукерья Фоминична залилась слезами.

– Что за мальчонка у тебя? – спросила Мавра Никитична Михайлу.

– То Маланьин сынок, – сказал Михайла, взглянув на Лукерью Фоминичну.

Она подняла голову и сквозь слезы спросила:

– Маланью не видал?

У Михайлы сердце упало.

– Я гадал-ты ведаешь, – сказал он горестно.

– Звала я ее с собой, а у нас Ванюшка отбился. Искала она его. Хотела, как найдет, сюда привесть.

– Нет ее там, – повторил Михайла. – Ванюшку мы в подполье нашли, а ее там не было.

– Видно, она с им там укрылась от ляхов. Много их набежало, шарили всюду. Может, нашли ее да и уволокли… Многих они похватали, в полон, надо быть, забрали. А мальчишка-то им ни к чему.

– Ну, уж от их не вырвется, – заметила Мавра Никитична. – Сиротинушка, стало быть, теперь. Ванюшка, которого Михайла поставил на пол, пока шел разговор, все время ревел, уткнувшись головой в лавку, и повторял:

– Мамка! Где мамка? Хочу к мамке!

Мавра Никитична помолилась на образа, прошла в чулан и через несколько минут вынесла оттуда штанишки, красную рубашонку и наборный поясок, – все это она хранила на память об умершем сынке.

Когда она положила все на лавку рядом с Ванюшкой, тот сперва покосился, потом протянул руку, потрогал рубашку, и мордочка его сквозь слезы просияла. Такая рубашонка была у него в деревне. У него смутно мелькнуло, что мамка, верно, принесла ему, чтоб везти его снова в деревню.

– Мамкина – вопросительно пробормотал он и доверчиво взглянув на Мавру Никитичну, спросил: И меду дашь?

– Дам, касатик, как не дать. Вот только помоемся маленько да рубаху новую наденем.

– И пояс? – спросил Ванюшка. – Тоже мне?

– Тебе, касатик, все тебе. И лапотки, вишь. Только помыться надо. А то, гляди, как ты измарался.

Ванюшка не заревел, когда Мавра Никитична налила в лоханку теплой воды, сняла с него лохмотья и стала мыть, все время приговаривая, что вот они сейчас помоются, оденутся, медку поедят, молока выпьют, а там и мамка придет.

Мавра Никитична вытерла Ванюшку, надела ему штанишки, рубашку и завязала поясок с серебряными бляшками. Пока Ванюшка, замирая от восторга, ощупывал поясок, Мавра Никитична расчесала ему гребнем волосенки, отошла от него, всплеснула руками и, подойдя вновь к иконе, заплакала легкими слезами и стала класть земные поклоны.

В эту минуту отворилась дверь, и в поварню вошел Карп Лукич. Мавра Никитична первый раз не испугалась его. Она пошла к нему навстречу и сказала, кивнув на Ванюшку:

– Достатки твои взял господь, а вон прислал Ванюшку, чтоб было для кого вновь наживать. Карп Лукич посмотрел на облитое счастливыми слезами лицо Мавры и только спросил:

– Чей?

– Михайла привел. Сирота… Матку, Маланью, ляхи у Патрикея в подполе забрали, в полон увели, али посекли, прибавила она, понизив голос и оглядываясь на мальчишку.

Но Ванюшка, должно быть, что-то расслышал. Он поднял голову от пояска, сразу в голос заревел и кинулся к двери, захлебываясь и крича:

– Мамка! Где мамка? К мамке хочу!

Мавра Никитична, бросилась за мальчиком, отворила дверь и крепко держа за плечо Ванюшку, крикнула:

– Домна, принеси с погреба молока крынку и меду сотового, свежего.

Ванюшка перестал вырываться и пробормотал только, всхлипывая:

– Придет мамка?

– Придет, Ванюшка, придет, – сказала Мавра Никитична, возвращаясь с ним в поварню. Увидев, что Карп Лукич не рассердился, Михайла подошел к нему, поклонился, рассказал, где он нашел Ванюшку, и прибавил, что как пойдет в Нижний, так возьмет его с собой.

– Там видно будет, – сказал Карп Лукич, в такое время как с младенцем пробираться. Ну, да ты об том не горюй, обсудим, как и что.

Михайла, успокоившись за Ванюшку, рассказал Карпу Лукичу, что один отряд у Сретенских ворот, близ церкви Введенья богородицы, пришел на Москву на защиту наших. А кто его привел, так и не узнал Михайла, думал, может, Ляпунов?