Холоп-ополченец. Часть II

И мужиков окрестных больше в город не пускали. Раньше только лес привозить запрет вышел. А потом и ни с каким товаром пускать не стали. Только лишь когда сами ляхи под конвоем обоз с мукой или с крупой, или с огородиной введут, или скота гурт пригонят. И то прямо в Кремль к себе запас для литовских полков. Много их теперь на Москве стояло. И назад пустые телеги до самых застав ратники ляшские провожали. Не хотели, видно, чтоб москвитяне с мужиками окрестными разговаривали. Понимали, что ничего хорошего московские люди им не расскажут. День ото дня хуже на Москве жить становилось. Ничего почитай не достать было. Рынки пустовали. У кого запасов не было, голодать начали. Вовсе ляхи не те стали с той поры, как их на Москву впустили. Тогда они с русскими как с людьми обходились, точно в гости к ним пришли и не хотели хозяев теснить. А понемногу – и не заметили москвичи, как то сделалось, – сами Ляхи стали хозяевами, a москвичи в своем городе, точно в завоеванном, с опаской ходили. А там и вовсе за людей их почитать ляхи не стали. И не говорили с ними. Ругали лишь псами да лайдаками. За всякую вину, а то и без вины, ремнями стегали, колодки набивали, в темницы бросали.

Даст лях москвичу пинка, что не скоро посторонился, и коли тот обороняться станет, лях тотчас караул крикнет. Того в Кремль волокут, в темницу бросают, бьют до полусмерти, покуда не прознают родичи да выкуп не принесут. А случалось – принесут, а он уж богу душу отдал.

XIII

На другое утро, темно еще было, Михайла проснулся, точно толкнул его кто. В доме уж, видно, не спали. Слышны были шаги, голоса, и с улицы точно шум доносился. Михайла прислушался. Ничего не разобрать. Вдруг кто-то крепко застучал с улицы в ставень горницы. Михайла вскочил, натянул тулуп и выскочил из чулана в поварню. Дверь в сени была открыта и из сеней в горницу тоже. Карп Лукич стоял у окна и, приотворив ставень, говорил с кем-то на улице. Что тот сказывал, не слышно было. Но Карп Лукич захлопнул окно и крикнул кому-то:

– Скорей! Грабят!

Где грабят? Кого грабят? Михайла торопливо надел лапти, подпоясал тулуп. Степка тоже проснулся, стал спрашивать, что случилось, но Михайла только рукой махнул, выбежал в сени, Степка за ним и прямо наткнулись на Карпа Лукича и приказчика, сбегавших с крыльца.

– Кого грабят, Карп Лукич – крикнул Михайла.

– Да ряды торговые, сучьи ляхи! – ответил на бегу Карп Лукич.

Работные люди выскакивали из черных сеней. Карп Лукич крикнул им:

– Бежите за нами! И все они молча побежали по кривым улочкам к рядам. С разных сторон в ту же сторону бежал народ. А оттуда неслись крики, вопли, какие-то гулкие удары, треск, лязг железа.

Вечор совсем теплый день был, а за ночь тучи нанесло, и снег стал падать крупный, словно зимой. Вот и ряды. Темно, сразу и не разобрать. Мечутся люди, русские, ляхи, замки с лавок сбивают, двери топорами высаживают. Рев, грохот. Хозяева кидаются на ляхов, кричат им чего-то, те отмахиваются, гонят их, саблями плашмя бьют. У кого дубинки с собой, колотят ляхов дубинками. Вдруг какой-то, начальник, видно, на лошади прискакал, крикнул что-то, и литовские ратники принялись направо и налево сечь русских людей. Прямо как в бою под Москвою, Крики кругом, вопли, кровь течет. Падают люди, стонут, за полы хватают тех, кто стоит еще, молят вынести из сечи. А тем самим впору убежать, где уж тут других вызволять. Теснота меж рядов, – бежать трудно. На земле раненые и убитые валяются ступить некуда. А тут кричат:

– В улицах наших режут! Дома жечь начинают!

И в Белом городе тож кричит другой.

– Голицына князя выволокли! До смерти убили!

Оглянулся Михайла, видит – и впрямь, за рядами дым и тут и там валит, пламя полыхает. Степка от него не отходил. Карпа Лукича лавку еще не трогали. Крайняя она была к площади. Они все около нее сгрудились, хоть и видно было, что все одно не отстоять. Михайла дернул Степку за рукав и шепнул ему:

– Добежи до Патрикей Назарыча, – может, помочь там надобно. Мужики-то, верно, здесь же, бабы там одни.

– А тут как же, коли громить начнут? – ответил Степка.

– От тебя большая помога! – крикнул Михайла. – Сказываю, бежи!

Степка выбежал из рядов и кинулся по улицам к избе Патрикея Назарыча. Тот от рядов много ближе жил, чем Карп Лукич.

А тут как раз толпа ратников принялась громить лавку Карпа Лукича. Работники сунулись было отбивать, но Карп Лукич крикнул:

– Бросьте, ребята! Перебьют нас всех, только и всего! Кабы пищали у нас были. Бежите по домам! Все одно выжгут ляхи Москву всеё.

Он повернулся и пошел прочь. Работные люди кинулись врассыпную. Чего ж, коли хозяин не приказывает.

Михайла тоже успел выскочить и побежал следом за Степкой.

В улицах лежали кучами посеченные, больше бабы и ребятишки, снег падал на них и покрывал словно пеленой. Покуда купцы с подручными бились в рядах, ляхи кинулись в Китай-город и резали всех, кто на глаза попадался. Чем ближе подбегал Михайла к дому Патрикея Назарыча, тем больше у него дух захватывало.