Холоп-ополченец. Часть II

Страстную седмицу всю догорала Москва. Китай-то город еще во вторник на страстной почитай что весь – кроме того края, где Карп Лукич жил, выгорел. А Белый город враз не сжечь – велик сильно. Ляхи проклятые всю седмицу выжигали. Да и тушить некому было. Сразу-то и не понять было, сколько за те дни народу с Москвы разбежалось по всем дорогам. В ту пору у застав караула уж никакого не было, ляхи и литовские ратники город грабили да русских людей побивали. А как поутихло маленько и пожары догорели, так и видно стало, что и Белый город весь почти выгорел, кроме той части, что Пожарский отстоял.

Жителей в Москве мало и осталось. В Кремле ляхи засели вокруг валы насыпали, канавы рыли, башни новые возводили. Ратников собрали видимо-невидимо. А московские жители, которые остались, ютились больше в том углу, где Яуза в Москву-реку впадает, и дальше вокруг Симонова монастыря.

В Фомило воскресенье положили выходить Михайле со Степкой. Мавра Никитична по котомке каждому приготовила, Лукерья Фоминична ей помогала. Каждому рубаху положила, портки, пару лаптей, по ширинке. А там подорожников напекла, лепешек, пирогов, петуха зажарила, яиц наварила. Под Москвой-то все деревни, наверно, разоренные, нечем и накормить путников. Дальше все-таки и купить, наверно, можно будет. Карп Лукич казны малую толику дал Михайле на дорогу, чтоб не всё Христовым именем побираться, хоть они и нищими прикидываться. Грамоту Михайла положил в котомку под самый низ.

Прощались все с ним ласково.

– Бог даст, свидимся еще, – сказал Карп Лукич, – как с Козьмой Минычем на Москву придешь да ляхов вы прогоните.

Часть вторая. В таборах под Москвой

I

Москва совсем опустела. Хоть у застав караулов и не было, но никто назад в город не спешил. Дома почти все выгорели, строиться не из чего было, да и не к чему: опять ляхи выжгут. А на погорелом месте кому ж охота жить.

Вся жизнь из Москвы перешла в немногие подгородные слободы, которых ляхи не успели сжечь, больше всего к Симонову монастырю и на оба берега Яузы. Кто из москвичей не разбрелся по другим городам, те все ютились тут. Некоторые в избах у подгородных знакомых, другие в клетях, в сараях, в амбарах. Кто позапасливей, рубили срубы и строили свои, хоть и маленькие, избушки. А самые бедные, не успевшие ничего вывезти и не имевшие в слободах приятелей, или по телегам, или раскидывали палатки, благо весна стояла сухая и теплая.

Эта подмосковная Москва быстро зажила почти что городской жизнью. Торговцы раскидывали палатки торговали чем придется и съестным, и платяным, и обувным. Ремесленники примащивались со своим снаряженьем. Одни сапоги тачали, другие лапти плели. Те одежду шили, иные рамы, да скамьи, да столы сколачивали. Кузнецы гвозди клепали, шины на колеса набивали. Заказчиков довольно было, только не все на чистые деньги покупали, а многие в долг или за какие-нибудь товары. Тесно было, холодно, голодно, а все-таки где люди, там и жизнь. Живой человек не станет неделями на погорелом месте сидеть да слезы лить. У всякого надежда есть, что как-нибудь да образуется жизнь.

Так и у москвичей крепкая надежда была, что не оставит их русский народ, не даст своему стольному городу вконец погибнуть, поможет ему. В самой Москве тогда еще не знали, что эта помощь уже подходит к ней. Со всех сторон к Москве тянулись рати разных городов со своими воеводами. Первым пришел Прокопий Ляпунов с рязанцами, а там стали подходить ополчения из других городов. Из Калуги Заруцкий с Просовецким привели своих казаков и разбили свой табор как раз рядом с Ляпуновым. А дальше к северу стояли ополченья северных городов костромичи с князем Волконским, ярославцы с Козловским. С востока и с севера Москва была плотно обложена ополченьями, так что ни с Волги, ни с Оки, откуда больше всего шел подвоз к Москве, теперь туда, на помощь засевшим в Кремле ляхам, не могли привезти ничего.

* * *

Выйдя из Москвы, Михайла со Степкой сразу оказались в людных подмосковных слободах. Напрасно Михайла беспокоился, как он вынесет из Москвы грамоту посадских в Козьме Минычу. Напрасно и Карп Лукич дал им в провожатые своего приказчика Ферапонта. Ферапонт, тот хорошо знал, что все это зря. Никаких лазеек искать теперь нечего: никто у застав не сторожит. Литовских ратников ляхи всех к себе поближе отозвали. Которые в Кремле сидели, которые за стенами Кремля укрепленья возводили и караулили. Помощи ляхи ждали от тех литовских отрядов, которые и раньше вкруг Москвы бродили, их Жолкевский и Ян Сапега посылали. Да только те отряды близко к Москве подходить не решались, они тревожили русские рати с тыла. Михайла со Степкой и с Ферапонтом спокойно шли подмосковными слободами по берегам Яузы, где никаких провожатых им не нужно было. Долго шли. Наконец избы стали редеть, пустыри показались. Кое-где рощицы.

Ферапонт махнул рукой на полночь и сказал: