Холод и яд

Артём утомлённо поднял голову и фыркнул:

– Ну о чём? Как вы мне наркоту подбросили? Или как безосновательно задержали?

– Да неужели? – капитан издевательски осклабился и поправил манжеты: – У тебя паспорт был? Нет. Паспортные данные помнишь? Нет. Твой отец твой паспорт принёс? Тоже нет. Откуда мы можем знать, что ты Родионов Артём Александрович две тысячи первого года рождения? Что этот мужчина – твой отец, а не подельник. Да ещё и непонятное вещество в характерном пакетике. Сахарную пудру с собой обычно не носят.

– Смешно, – хмыкнул Артём, плотно сжимая губы.

– Грустно, Артём, грустно, – голос оперативника из сладко-распевного вдруг стал жёстким и звякающим, как лезвие отцовской опасной бритвы. – Если у тебя стоит «пять» по обществознанию или истории, это не значит, что ты самый умный!

Артём усмехнулся и растёр лицо ладонями, морщась от ноющей боли в синяке и на лбу. Действительно, как можно было вообще рассчитывать на то, что оперативники, так грамотно и красиво (как бы ни было это омерзительно признавать) обложившие его и способные пришить хранение какого-нибудь героина (или того хуже – синтетического наркотика), вдруг допустят какой-нибудь тупой и очевидный прокол? «Ещё один косяк телевидения, – мотнул головой, вновь сжимая пальцы в замок и задумчиво рассматривая костяшки, – там все опера либо правильные, либо тупое мясо!»

– Ну и чего не весел, буйну голову повесил? Смотри на жизнь веселей! Мы ж тебя не бьём, не обижаем! – Светлаков заговорщицки подмигнул.

– Это пока, – со знанием дела протянул Артём, – вот пойду я сейчас в отказ, и кончится райская жизнь…

– Смышлёный пацан, а, Сань? – пробасил Иванов. – Может, он тогда нам всё и расскажет сразу?

– А ты у него спроси. Ну что, расскажешь, Тёма?

Артём дёрнулся. Тёмой его имели право звать лишь Варя и мама – это сокращение было пропитано любовью и заботой. А голос Светлакова всё искажал, искривлял, обращал в оскорбление. Артём глухо рыкнул, как волк в зоопарке:

– Я Артём. А по остальному… – монотонно протянул: – Никто не обязан свидетельствовать против себя самого, своего супруга и близких родственников, круг которых определяется федеральным законом. – После занятий с Яниной Сергеевной стыдно было не знать Конституцию назубок, и Артём дерзнул приподнять бровь и самодовольно усмехнуться. – Вот так как-то.

Оперативники переглянулись, развели руками. Светлаков многозначительно поднял палец, Иванов картинно снисходительно и надменно поаплодировал. И от этого стало ещё неуютнее, и из закрытого окна как будто потянуло холодом. Артём сжимал онемевшие от напряжения пальцы, пронзая оперативников взглядом. Однако как он ни пытался, никак не мог угадать, что они задумали, каким будет следующий ход. Это был не Фил, действующий преимущественно на эмоциях; это была не Варя, местами чрезмерно самоуверенная и упрямая, а ещё подверженная авантюрам; это был даже не Илья, привыкший блефовать, создавать иллюзию угрозы и обрызгивать ядом слов.

Это были другие люди. Другие соперники. Взрослые, хитрые и коварные. И Артём впервые почувствовал себя совсем ребёнком. «Может, хватит дурачиться? Всё равно их не переиграть. У них опыт сажать таких, как я…» – зажмурился, согнулся, сжимая руками голову.

– Хорошо, – оттарабанил пальцами по столу незатейливый ритм Светлаков, – можешь не свидетельствовать против себя, своего супруга и отца с матерью. Но можешь рассказать нам о том, как твоя подружка – мэровская дочка – проносила в школу наркоту и продавала её.

– Сань, ты что?.. – сипло зашипел Иванов, но Светлаков лишь цыкнул.

Артём вздрогнул. Поднял голову. Руки сами собой рухнули на колени. Он тяжело моргнул раз, другой, потом тихо выдохнул.

Варя. Фил. Виктор.

Он подставил их всех. Теперь будут трясти и их. «Нет. Не надо, – наморщился Артём, шумно выдыхая и стискивая волосы до боли в голове. – Она дочь мэра. У них наглости не хватит пойти против. Это же как запускать бумеранг! Он вернётся. Но при этом ударит с такой силой, что мало не покажется. Они не станут её прессовать!» Артём слышал шум крови в ушах, чувствовал колючий жар по коже, а ещё удушающую петлю ловушки, стремительно затягивающуюся на шее.

– Ну! Так и будешь молчать?

Артём сглотнул, ощущая во всём теле тонкое покалывание, громко скрипнул зубами, мотая головой:

– Ни о чём подобном я не знаю. И обращаюсь к статье пятьдесят первой Конституции, потому как Конституция – это основной закон государства, имеющий высшую юридическую силу.

– Ой… – Светлаков наморщился и схватился за виски, как от мигерни. – Так ты ЕГЭшник. Поня-ятно. Всё, разговоры безнадёжны, Серёг. Он думает, что в правах и актах ориентируется лучше нас.

– Я так не думаю. Просто вы атакуете Уголовным кодексом, а я защищаюсь Конституцией. Всё честно, по-моему.