Холод и яд

С каждым годом хотелось всё меньше и меньше походить на родителя, унаследовать как можно меньше от него: искоренить эту баранью упёртость и привычку бросаться громкими вызывающими фразами; построить свою жизнь самостоятельно, а не взваливать на себя чужой (особенно отцовский) бизнес; поддерживать физическую форму, а не оседать с каждым годом. Но отец как будто заботился не оставить его без наследства. Решил передать проблемы!

Фил громко хохотнул в потолок и расстегнул последнюю пуговицу. Хотелось не то курить, не то выпить, не то броситься в омут с головой. Фил пополз в ванную и подставил руки под мощный поток холодной воды. Забылся. Собственное отражение, помятое, потрёпанное, смотрело на него из-за стекла потускневшими голубыми глазами. И почему-то с каждой секундой становилось всё хуже и тяжелее. «Это я виноват во всём, – напомнило подсознание уже собственным голосом. – Вечно всё портишь. Даже другу жизнь испортить умудрился…» Фил набрал в онемевшие ладони ледяной воды и окунулся в неё с головой. Коротко и часто дышал. Резко вынырнул, от души помотав головой в надежде, что мозги встанут на месте. Капли попали на чистое зеркало. Оставляли кривые дорожки разводов на сверкающем стекле.

«Горничная не за так же зарплату получает», – скривился Фил и, растерев до жара руки и лицо жёстким чёрным полотенцем, хлопнул дверью ванной.

В комнате заняться было нечем. Фил пытался было играть в комп, но без Артёма игра была безвкусной, как жвачка в детстве. Да, к тому же, минут через пятнадцать, ещё на этапе утомительного обучения его ударила головная боль. Тупая, пульсирующая, тошнотворная. Выключив компьютер, Фил раскинулся на кровати звездой и, подключив к смартфону блютуз-колонку, запустил на полную мощность свою любимую музыку. Ту самую, на которую мама кривилась и называла аморальной. «Как будто сама интеллигенция!» – всегда фыркал Фил.

Поочерёдно в комнате орали о несправедливости жизни и о том, что Россия – для грустных, разные солисты, матерясь и перекрикивая барабаны. А Фил смог отключить сознание. Правда, пришлось всё-таки вернуться в реальность минут через тридцать и предупредить репетитора по обществознанию, оплаченного матерью, что он не придёт. Репетитор спокойно согласилась и обещала выслать на почту варианты для проверки наработанного за полгода.

Фил перевернул телефон экраном вниз и потянулся за сигаретой. Курить в квартире, конечно, не стоило, но нервы были уже на пределе. Даже музыка не помогала. Фил сполз с кровати, нашарил в карманах валявшихся неподалёку джинсов зажигалку и распахнул окно настежь. Колючая крошка и снег больно обожгли тело. Пришлось вернуться и закутаться в толстовку. Фил с наслаждением затянулся и выпустил на улицу мощную струю горького дыма. Внизу сновали люди, то и дело поднимая головы на громкую музыку.

Фил усмехался. Он научился так развлекаться уже в седьмом классе. Творить, что взбредёт в голову, пока нет родителей, увиливать от тотального контроля; самостоятельно решать, как поступить, но без совершенно тупых глупостей (вроде наркотиков) – это Фил называл свободой.

Сигарету Фил не докурил. Сбросил из окна так, наблюдая, как маленький огонёк осыпается пеплом. Захлопнул окно и вернулся на кровать. Умудрился даже задремать под грохочущую музыку. И сквозь плотную пелену полудрёмы услышал проворачивающийся в замке ключ. Фил успел только сесть и растереть ладонями лицо, как по квартире прокатились мамины претензии:

– Филипп, что это за музыка? У тебя же музыкальный слух! А ты слушаешь такой ширпотреб!

– За такие деньги, которые ты платила, – бурчал Фил, впрыгивая в штаны, чтобы встретить мать, – у меня и слух, и зрения, и, пардон, понос были бы музыкальными.

– Я не ясно выразилась? – нахмурила тёмные брови мать и сложила руки под грудью.

Фил закатил глаза и картинно резко смахнул приложение в телефоне. В квартире повисла звенящая тишина.

– Вот теперь привет, – кивнула мама.

– Привет, – вяло отозвался Фил.

Пришлось стоять, подпирая стенку, и наблюдать за тем, как приводит себя в порядок мама. Разделась, разулась, поправила обновлённую стрижку, проверила ячейки в подставке для документов и упрекнула Фила, что он не вытащил почту – а ведь это его обязанность. Фил покорно молчал, скрестив руки на груди. Когда мама пошла вымыть руки, перетащил огромные пакеты в кухню и разобрал в поисках чего-нибудь вкусного.

– Руки прочь, – мать вошла в кухню уже переодевшаяся и повязавшая фартук. – Буду сегодня готовить индейку в сметанном соусе.

Фил, с трудом подавив обречённый вздох, угукнул. Вообще-то, ему хватило вчерашнего семейного ужина, но если бы он начал сейчас возникать, точно бы не отвязался от упрёков до конца жизни. И так в нём горело желание поторопить мать. Пусть бы уже выдала всё, что думает о его возмутительных, по словам Янины Сергеевны, пропусках, и отпустила прочь. «Варьке бы позвонить. Интересно, что ей отец сделал? Как бы я её ещё не подставил», – Фил присел на табурет. Мать молчала и как будто не планировала начинать ссору.