Холод и яд

«Если б мог, – мысленно передразнил его Артём, легонько ударяясь гудящей головой о стену. – Даже Варька не может. А мне тут бедный студент помочь собирается? Смешно!» Но любопытство сокамерника всё-таки удовлетворил: в конце концов, подписку о неразглашении он не давал, во время допроса его никак не упрекнули за признание друзьям (в том, что они пустили это свидание на самотёк он, откровенно, сомневался), да и не было ничего секретного в их просьбе. Правда, Артём до сих пор слабо понимал, зачем кому-то сажать Шаховского-старшего «хотя бы на полгода». Если человек действительно виноват, то доказательства на него непременно найдутся и без слабого заявления почти подростка.

Озвучивать свои мысли было странно. Собственный голос, глухой, хрипловатый, отражался эхом в холодной мрачной камере и преображался в новые мысли, нитями тянувшиеся друг за другом.

Варькины любимые российские детективы, которые он воспринимал, как правило, исключительно в полусне прикорнув на её плече, сейчас стали немножко объёмнее и как будто реалистичнее, но всё ещё покрытые флёром романтизма. Прикрыв глаза, Артём цеплял эпизод за эпизодом и как будто бы даже получал целый поезд-событие.

Шаховской-старший. В прошлом – человек, хорошо известный в криминальных сферах; в настоящем – богатый бизнесмен, едва ли не самый влиятельный в городе. Его сеть техномаркетов опасно подпирала всероссийские!

Наверняка, есть те, кто хочет получить хотя бы часть его денег – Артём и сам бы хотел. Тогда он смог бы наконец купить себе смартфон, не высвечивающий ежесекундно сообщения о переполненной памяти и не дышащий на ладан, или новый компьютер с хорошим процессором и ЖК-монитором. «Да уж… Чего Фил не понимает, так это того, как ему повезло с деньгами, – Артём потёр переносицу. – Хотя, конечно, не с отцом».

Способов получить у Шаховского-старшего деньги, по рассказам Фила, не существовало. Как-то они, выпивши, разговорились о нереальных ситуациях, и Фил утверждал, что даже если бы жизнь отца зависела от этих денег – он ни копейки не отдал бы. «Он же в бедности жил, – усмехался Фил, проверяя бутылки в поисках добавки, – теперь роскошь попробовал – и трындец! Пошло-поехало. Угрожает даже меня из дома вышвырнуть, чтобы типа реальной жизни вкусил и с нуля тоже начал».

Зато был вполне законный способ получить деньги – Артём в кино такое видел: посадить человека и арестовать счета. Не все, можно оставить семье прожиточный минимум: и без него суммы будут просто космическими. И, мусоля человека в СИЗО, по капле вытягивать из него копейки. «А копейка рубль-то бережёт!» – невесело осклабился Артём и разъярённо растёр ладонями лицо.

Все эти отрывки, словно бы и не связанные никак, почему-то сейчас выстраивались в строгой логической последовательности, как алгоритм на информатике. Была цель – очевидно, человек желал получить деньги Шаховского. Но для достижения цели необходимо было засадить Шаховского далеко и надолго (после пары дней в камере полгода казались вечностью). А чтобы посадить, нужно было сажать за что-то правдоподобное и высоковероятное. За деньги ради денег.

Артём оказался всего лишь пешкой, открывавшей прямой путь к королю. О нём никто не думал. Никто не думал, как у него болит голова от всего происходящего; никто не думал, как он далёк от всех этих игр; никто не думал, как ему хочется спать. А во время допросов вообще казалось, что на него как на человека и не смотрят – как на машинку, обязанность которой безмолвно и беспрекословно подмахивать бумажки, которые подсовывают ему полицейские.

Отвратительно.

Пожалуй, Артём, к своему удивлению, только сейчас смог охарактеризовать свои чувства на протяжении этих двух с половиной невероятно долгих дней. Он не озвучил мысль, но она вязко стянула рот. Пришлось сказать:

– Отвратительно.

Показалось, что так стало полегче. Дима подвинулся к краю койки и, сцепив пальцы в замок, глухо стукнул ими о поверхность стола.

– Что случилось?

– Пустяк. Просто я идеалист, – невесело усмехнулся над собой Артём. – Я верил, что всё-таки есть что-то выше денег. Ну, знаешь… Любовь там, дружба. А меня девушка бросила. Полтора года… И бросила.

– Но друзья-то остались, – слабо улыбнулся Дима. – Я видел. Они пара?

– Ага…

Блаженная улыбка растеклась по лицу, когда в сознании всплыли Фил и Варя. Расслабленные, в гармонии с собой и друг с другом, крепко обнимающие его, растерянные после фразы-удара о Шаховском. И тепло их рук, скользящих по его рукам. Лёгкие похлопывания Фила по плечам и беззвучные усмешки над ухом. Тонкие подрагивающие пальцы Вари, очерчивающие сбитые костяшки и скользящие по коже предплечий.

В груди всколыхнулась волна тепла, заглушившая омерзительную горечь на языке. Приятно было быть Купидоном, соединившим Фила и Варю. А ведь всего-то стоило хорошенько прикрикнуть на Фила, слушая, как Варя грохочет кастрюлями на кухне, и напомнить, что им вместе осталось учиться полгода. А после этого они разлетятся в разные стороны, разойдутся, как в море корабли – а у Вари точно появится кто-нибудь: девчонка умная и симпатичная ведь.