Холод и яд

Артём ввалился в камеру в сопровождении, кажется, недоумённого и сочувствующего взгляда караульного сержанта. Они были примерно одного роста и, наверное, казались ровесниками. «Вот так: один в тюрьме, другой в полиции. Забавно!» – грохнула дверь, гулким эхом отзываясь в гудящей голове. Забавного, разумеется, в этой ситуации было немного, но после встряски, устроенной Филом, Артём старался вылавливать крупицы оптимизма в этой бурлящей реке неприятностей. «Не ударили – уже хорошо. Ребята пришли – здорово!» – растирая кулаками глаза и привыкая к полумраку камеры после режущего белого света допросной, Артём пытался найти самую маленькую причину улыбаться.

Получалось плохо. Всё казалось сном: и камера, и допрос Ивановым, и Дима, о чём-то, видимо, пытающийся спросить, и он сам, растерянный, выжатый и словно убитый. Самыми реальными были объятия ребят. Горячие, искренние, до хруста костей и замирающего сердцебиения. Варькина улыбка и глаза, широко распахнутые в ужасе от его вида; поигрывающий желваками Фил и его шипящая благодарность за вставленные на место мозги: если б не слова Артёма в воскресенье, он так и обходил бы Варю за триста метров.

Мир казался вязким и ватным, как дурной сон. Мотнув головой и взъерошив волосы, Артём нырнул в санузел. Нужно было прийти в себя. Ледяная вода мощным потоком вбивалась в пальцы, но почему-то не отрезвляла. Артём умылся раз, другой, третий – замер перед собственным отражением в замусоленном зеркале. Из носа опять пошла кровь, синяк на скуле просвечивал желтоватыми пятнами, а весь он казался каким-то грязно серым. Пальцы задумчиво колыхали шумный поток воды, пропуская струи. Примерно так же, задорно журча и переливаясь, стремительно и юрко, здесь мимо него утекала жизнь: собиралась приехать мама; в школе говорили о нём; Варя с Филом наконец-то устранили недопонимания. Неприятный ком тошноты поднялся к горлу, а в виски забилась тупая боль, как грохот барабанных палочек по железным тарелкам – громко, гулко, вдребезги разбивая умиротворение.

– Ты живой? – голос сокамерника пробился сквозь гудение в голове, и Артём угрюмо кивнул, не отводя взгляд от отражения. – А чего такой мёртвый? Били?

Артём мотнул головой. Сил на слова не было: язык как будто приклеился к нёбу, а губы ссохлись. А Дима не терял попыток его разговорить. Для него это короткое заключение, похоже, было сродни отпуску: подумаешь, закрыт от мира; подумаешь, заняться нечем; подумаешь, мимо проносится жизнь; подумаешь, гнёт полиции. Он болтал, усмехался и даже пытался дружески хлопнуть его по плечу. Внутри всколыхнулась волна ледяного гнева. Мир был абсолютно несправедлив к нему, Артёму Родионову, который всегда старался поступать обдуманно, по справедливости. Он никогда не позволял себе ударять врага в спину, подводить людей или захватывать всю власть в школе. Он всегда выслушивал Лерку, даже если она, по выражению Виктора, несла чушь несусветную. Он всегда ждал родителей, а они как будто не стремились к нему. Артём впился пальцами в раковину, боясь опрокинуть всё негодование на ни в чём не повинного Диму. Судорогой свело запястья.

Дима беззвучно ретировался, оставив Артёма один на один с самим собой.

«Наверное, это и есть самое страшное, когда люди сидят в тюрьме. Особенно на пожизненном: сидеть в четырёх стенах и каждый день сталкиваться с собой. Хотя… На пожизненном же сидят не такие, как я. Там сидят вообще моральные инвалиды, – тряхнул головой Артём. – А если заведут дело? Меня ж даже уже не в колонию несовершеннолетних». Мысли снова закрутились в бешеном водовороте, и ком тошноты стал ещё более ощутимым. Пришлось окунуть голову под воду и стоять так, прикрыв глаза и размеренно считая до десяти: так всегда поступала мама, когда ссорилась с отцом. И Артём навсегда запомнил, как беззвучно шевелились её тонкие губы, называя числа.

«Мама… – Артём взъерошил мокрые волосы негнущимися пальцами. – Что она скажет? Что скажут ребята? Что сказал Олег Николаевич? Что в школе говорят? Они ж сейчас… Слухи ползут быстро. Все в школе, наверное, знают уже, что у меня наркотики нашли. Надо было у ребят спросить, а не на жизнь жаловаться!» Прошаркав к койке, Артём уселся напротив Димы. Его изучающий взгляд уже не смущал и не напрягал – ледяная вода словно вымыла все чувства и мысли. Осталась лишь монотонная констатация фактов.

– Ты что-то совсем мёртвый… – протянул Дима. – Куда тебя водили-то?

– Угадай, – осклабился Артём и тут же до жара растёр лицо. – Пардон, у меня просто уже крыша едет. На допрос меня водили.

– Что хотели?

– А тебе не плевать?

– Честно? – вскинул бровь Дима и, получив утвердительный кивок, поёрзал. – Вообще-то сначала было плевать. Просто скучно сидеть в молчании. А теперь… Ты интересный, Артём. Я б тебе помочь хотел, если б мог.